1030
Ctrl

Ефим Эткинд

О фразе, повлекшей за собой лишение автора всех званий, степеней и работы и грубые изменения в тексте его статьи с этой фразой

Из книги «Записки незаговорщика»

2001

В 1968 году бюро [Ленинградского] обкома [КПСС] обсудило вопрос «О грубой политической ошибке, допущенной редакцией „Библиотеки поэта“, выпустившей двухтомник „Мастера русского стихотворного перевода“ со вступительной статьей Эткинда».

В постановлении было отмечено, что:

«Редакцией „Библиотеки поэта“ в 1968 г. был издан двухтомник „Мастера русского стихотворного перевода“, в котором во вступительной статье ленинградского литературоведа доктора филологических наук Эткинда, наряду с тенденциозными оценками творчества отдельных поэтов-переводчиков, содержится политически вредная концепция, утверждающая, что якобы общественные условия в нашей стране, особенно в годы между ХVII и ХХ съездами, не давали возможности русским поэтам до конца высказать себя в оригинальном творчестве. Такие утверждения автора статьи представляют собой не что иное, как фальсификацию литературного процесса в нашей стране, желание протащить ложное мнение об отсутствии свободы художественного творчества в СССР, исказить объективную картину развития социалистической культуры, бросить тень на советскую действительность».

<...>

Вступительную статью, содержащую злополучную «фразу» меня заставили переделать: политически вредный текст пришлось заменить другим, навязанным моей статье и, наверное, заметным даже невооруженному глазу — настолько он чужд автору, непохож на все, что предшествует, и на все, что следует ниже.


Было:

В советскую пору происходит удивительный процесс, когда ряд крупнейших поэтов становятся профессиональными переводчиками. Это можно сказать о Б. Пастернаке, С. Маршаке, А. Ахматовой, Н. Заболоцком, Л. Мартынове, П. Антокольском (если ограничиться только старшим поколением). Общественные причины такого процесса понятны: лишенные возможности до конца высказаться в оригинальном творчестве, русские поэты — особенно между ХVII и ХХ съездами — говорили со своим читателем устами Гете, Орбелиани, Шекспира, Гюго. Так или иначе, 30-е, 40-е и 50-е годы оказались для развития поэтического перевода в СССР сказочно плодотворными. Это искусство поднялось у нас на такой уровень, какого нет ни в одной стране мира...


Стало:

В новейшее время многие крупные поэты стали переводчиками-профессионалами, а профессиональные переводчики [...] поднялись до очень высокой поэтической культуры. Переводная поэзия стала неотъемлемой частью поэзии русской, сегодня даже и непредставимой без этого — количественно очень значительного — ее крыла. [...]

Одним из важнейших стимулов для развития переводческого творчества в СССР явился многонациональный характер советского государства и советской литературы — взаимообмен поэтическими ценностями стал естественной формой бытия нашей литературы, ее законом. После Октября достоянием широких кругов русских читателей стали богатые древние литературы многих народов СССР [...] М. Горький еще в 1929 году отмечал в письме к А. И. Ярлыкину, что «литература всего легче и лучше знакомит народ с народом... Вывод этот подтверждается тем, что нигде в западноевропейских странах не переводится так много книг с чужих языков, как у нас, в Союзе Советских Республик» (Собр. соч., т. 30, с. 115). [...]

Искусство поэтического перевода поднялось у нас на такой уровень, какого нет ни в одной стране мира...

<...>

[Но этим изменения не ограничились. Эткинд, получивший от типографского доброжелателя два тома составленного им сборника в их первоначальном виде, перечислил наиболее существенные перемены]:

Пусть читатель сравнит несколько мест.

Итак: начисто исчезло имя Николая Гумилева — этого русского поэта не было. Исчезли из антологии, а следовательно, из статьи и примечаний, Владислав Ходасевич и Владимир Жаботинский. В статье подверглись изменению те места, где давалась оценка переводческой деятельности Пастернака. Вот как происходила эта переработка (слова, выделенные курсивом, выброшены из статьи):

Лирический поэт большой индивидуальной силы и резко выраженного своеобразия, он был в то же время профессионалом поэтического перевода, работавшим с невиданной продуктивностью [...] некоторые критики, близкие к школе Брюсова — Лозинского, вообще отказывались причислять переводы Пастернака к переводам, считая их формой бытия оригинальной поэзии Пастернака. Однако наряду с утратами в творчестве Пастернака содержатся великие достижения: нередко из-под его пера выходили переводные стихи, обладавшие всеми достоинствами живой русской поэзии и уже потому воскрешавшие в глазах читателей престиж иностранного гения...


Было:

...великий лирический поэт, став переводчиком-профессионалом и ничуть не отказавшись от свойственного ему всепобеждающего и абсолютно индивидуального лиризма, создал громадные ценности в области переводной поэзии.


Стало:

...большой лирический поэт, став переводчиком-профессионалом и ничуть не отказавшись от свойственного ему лиризма, создал подлинные ценности в области переводной поэзии.



<...>

Цитату же из статьи поэта Андрея Вознесенского о Пастернаке-переводчике лилипуты просто выбросили; вот кусочек из нее:

Поразителен масштаб Пастернака-переводчика. Такого ни русская, ни мировая поэзия не знала, — тома, тома... Просветительная роль его велика. После себя он оставил школу перевода-подвига. Судьба его сводит на нет миф о поэте с пастушеским интеллектом. Поэт денно и нощно, как в саду, работал, на своем горбу нес нам человеческую культуру, как нашу культуру — человечеству. Причем это было на такой высоте и самоотдаче!

Нам бы гордиться — и тем, что он сделал для прославления России, и тем, что мы были его современниками. Мы же только и думаем, как бы его сократить, как бы «великого» снизить до «большого» — до среднего, до малого, до...