Для самоутверждения я привык думать, что наследственность — вещь если не выдуманная, то сильно преувеличенная. <...> Только теперь, оглядываясь, я вижу в себе по крайней мере три вещи, которые мог бы от него [отца] унаследовать. Три и еще одну.
Первая — это редакторские способности. Я видел правленные им рукописи моей матери. Это была ювелирная работа: почти ничего не вписывалось и не зачеркивалось, и только заменялось и перестраивалось, и тяжелая связь мыслей вдруг становилась легкой и ясной. Когда я редактировал переводы моего старого шефа Ф. А. Петровского из Цицерона и Овидия, превращать их из черновиков в беловики приходилось мне. (И не только его.) Мне кажется, моя правка имела такой же вид. Однажды в разговоре с одним философом я сказал: «Я хотел бы, чтобы на моей могиле написали: он был хорошим редактором». Собеседник очень не любил меня, но тут он посмотрел на меня ошалело и почти с сочувствием — как на сумасшедшего.
См. также:
218 М. Л. Гаспаров. [О наследовании редакторских способностей от отца]. Из письма к М.-Л. Ботт. 1989, 17 июля