В «Толковом словаре» Владимира Даля сказано: «Опечататься, печатая, издавая что, сделать ошибку в наборе, допустить опечатку». При этом любопытна далевская приписка: «Сколько ни старайся править, а опечаток не избежать». Это похоже на чистую правду. В «Записных книжках» Ильи Ильфа приведена по этому поводу анекдотическая сентенция [см. в наст. сборнике текст 1372].

Между прочим, шутка Ильфа не так далека от истины. В первом издании знаменитого брокгаузовского энциклопедического словаря — 86 (!) томов — было столько опечаток, что издатели, дабы не бросить тень на репутацию фирмы, решили собрать их вместе, отпечатать отдельным изданием и бесплатно разослать подписчикам... В советское время партийное руководство нашей печатью решило единым начальственным приказом покончить с пережитками проклятого прошлого. В марте 1936 года Ленгорлит докладывал Обкому ВКП(б): «Задержана книга Л. Гессена „Книжка для автора“» <...> Мотивы задержания: на стр. 170 автор утверждает, что «опечатки, к сожалению, являются почти неизбежной принадлежностью книги». Ясно, что такое утверждение, особенно в свете последнего приказа Начальника Главлита СССР об опечатках, не может иметь места на страницах печати" (из «Сводки важнейших конфискаций и нарушений политико-идеологического характера в печати»). [Интересно, что во 2-м исправленном и дополненном издании «Книжки для автора» Л. Гессена, вышедшей в 1930 г., вызвавшая нарекания фраза присутствует.]

<...>

Любопытно, что, в отличие от наших дней, продажа неисправленных книг, то есть с ошибками [в России в XVI веке], строго воспрещалась. Если кто-нибудь нарушал запрет, то подобную книгу предписывалось отбирать без всякого вознаграждения: «и те книги имати даром, без всякого зазору». <...>

Если заглянуть в глубь веков, то и тогда описки досаждали всем, кто имел дело с изданием рукописей. Так, например, в древнем Риме цена книги назначалась не по внешнему оформлению, не по достоинствам, а по тому, насколько верно она переписана. На лучших книгах поэтому стояла подпись «Recensui»: «Я проверил» — и имя проверявшего. Римский теоретик ораторского искусства Квинтилиан (I век н. э.) в одном из предисловий умоляет своего издателя Тиофона о более тщательной проверке текста. От римского писателя Геллия (II век н. э.) мы узнаем, до какой степени точность текста была делом чести для известных издателей. Римский поэт Марциал (I–II века н. э.), автор необычайно совестливый, считал необходимым оправдываться перед читателями: «Если тебе здесь, о читатель, некоторые места покажутся неточными, знай, что это не моя вина, а переписчика».

Во времена не столь отдаленные авторы, редакторы, издатели не считали нужным проявлять подобного рода щепетильность. Известен, например, вполне анекдотический случай из истории отечественной печати. 18 мая 1894 года состоялась коронация Николая II. Все газеты, естественно, отвели немало места этому неординарному событию. В один из столичных откликов вкралась экзотическая опечатка: «На голове царственного венценосца ослепительным блеском сияла ворона».

Эта оплошность осталась почти незамеченной современниками из-за одновременного события, заслонившего репортажи о коронации. То была катастрофа на Ходынском поле, унесшая не одну сотню жизней. Тем не менее соответствующие инстанции потребовали от редакции напечатать в следующем же номере извинение, однако составленное таким образом, «чтобы не привлекать излишнего внимания к оскорбительной для Его Величества ошибке». Никакого административного, а тем более уголовного наказания ни журналист, ни редактор, ни издатель не понесли. [См. несколько иное описание этого случая в тексте 1354.]

В советские времена и за гораздо более безобидные прегрешения виновники подвергались остракизму, а бывало, и не сносили головы. В 1937 году Главлитом был разослан секретный циркуляр «О вредительстве в печати». Там среди прочих были и примеры из ленинградской печати: «Враги плодят антисоветские опечатки, придумывают всякие гнусности, используя газету как трибуну для антисоветской агитации. Техника „опечаток“ такова: вражеская рука выбрасывает целые строки, заменяются целые слова, буквы... и тогда тексту или заголовку придается гнусный контрреволюционный смысл. Например, в газете „Спартак“ (Ленинград) дана была такая „опечатка“: „...мелкий тоскливый вождь сеял над зеркальным прудом стадиона“ — вместо „дождь“... Все это делается с определенным смыслом — грубо извратить смысл в контрреволюционном духе. И эти подлые ухищрения газетных вредителей иногда удаются благодаря беспечности некоторых редакторов и работников цензуры».

Вот еще один аналогичный пример из «Приказа № 58 Главлита СССР» с пометкой «Не подлежит оглашению». Там фиксировался пропуск в верстке романа А. Толстого «Хлеб» грубейшей ошибки: «Владимир Ильич начал говорить, сидя за столом, медленно царапая когтями лоб...» (вместо «ногтями»).

1 марта 1937 года «Тов. Жданову в Смольный» была направлена, видимо для принятия мер, «Сводка № 1(23) важнейших изъятий и задержаний, произведенных органами Главлита». Там говорилось, что в либретто «Маскарада» вместо «великосветской» черни набрано «великосоветской». Кроме того, там же указывалось на другую «грубую политическую опечатку»: «Успехи, достигнутые за 19 лет под куроводством (вместо руководством) партии Ленина — Сталина». Обллит передал дело в НКВД. А что такое НКВД 1937 года, объяснять не приходится.

Безусловно, роковой 37-й был особенно щедр на криминальные опечатки. Но и в другие годы труженики печати подвергались каждодневному риску. В 1943 году журнал «Звезда», в новогоднем номере, опубликовал передовую по поводу прорыва блокады, там была такая фраза: «Удар, нанесенный немцам и под Ленинградом, является радостным событием». В наборе литера «и» близко подскочила к слову «немцам». Получился обратный смысл: «удар, нанесенный немцами». Мнимый виновник, всего-навсего литературный редактор, стрелочник, оказался под арестом в Большом доме, затем трибунал, штрафная рота. При атаке чудом остался жив, смыл кровью пропущенную опечатку. (Между прочим, человек этот здравствует и поныне. Это доктор искусствоведения, ведущий научный сотрудник Российского института истории искусств, профессор Д. Золотницкий.)

В начале семидесятых годов известный тогда фельетонист Г. Рыклин опубликовал книгу с весьма обязывающим заголовком: «Если память мне не изменяет...» В ней он коснулся переиздания «Советским писателем» [На самом деле Госиздатом. «Советский писатель» выпустил книгу Г. Рыклина.] зарубежных антисоветских фельетонов знаменитого Аркадия Аверченко «Дюжина ножей в спину революции» с ироническим предисловием Ленина [на самом деле Госиздат использовал вовсе не ироническую статью Ленина в качестве предисловия]. Рыклин писал: «Владимир Ильич, говоря об этой книжке „излюбленного почти до умопомрачения белогвардейца Аркадия Аверченко“, смеется над невежеством писателя...» Ничего себе реприза: белогвардеец Аверченко, излюбленный Лениным до умопомрачения. Между тем ленинская цитата, во всяком случае по тем временам, была общеизвестна: разумеется, белогвардеец Аверченко — не «излюбленный» Лениным, а «озлобленный»... Случись этот казус не в начале семидесятых, а в тридцатых — сороковых, не миновать бы авторам опечатки гулаговского гостеприимства.

<...>

В старом «Огоньке» рассказывали, как благодаря «свежей голове» успели из информационной заметки изъять слова о том, что «колхозники состязались в качестве жеребцов». Печальнее окончилась для газеты «Социалистическое полеводство» своевременно не замеченная аналогичная опечатка. В заметке: «Успех дела решают люди» значилось: «Сейчас мы видим: с ростом поголовья лошадей растут кадры националов». Газета была конфискована. Виновники понесли достойное наказание. А бывает, что опечатка, сама по себе глупая, дурацкая, способна произвести на свет совсем даже не глупый, смешной афоризм. Так, однажды пословица «Видать птицу по полету» обернулась пусть в менее изящную, но имеющую свой резон: «Видать птицу по помету».

Каждый читает свою библию, говаривал честертоновский уловитель душ пастор Браун: наборщик, читая, видит в ней лишь опечатки — их-то и ищет, затем и читает... Это случилось в тридцатых годах, накануне Всемирной выставки в Париже. В московскую типографию на Пятницкой заглянул к приятелям старый наборщик-пенсионер. Разговор зашел о типографских делах, и он между прочим сказал:

— В любой книге можно обнаружить опечатку, пусть самую малую...

— Ну, ты даешь... Вот тебе книга, если найдешь в ней хоть одну опечатку, мы ставим тебе литр... Не найдешь — ты нам!

Перед приятелем выложили уникальную книгу, напечатанную чуть ли не в единственном экземпляре на меловой бумаге золотой краской. Это была Сталинская конституция для советского павильона на Всемирной выставке. Разумеется, там было сотни раз выверено все, до последней запятой.

Не прошло и десяти минут, как старик потребовал литр: в выходных данных на титульном листе вместо «Госполитиздат» стояло «Госполипиздат»... Приятелей чуть не хватил удар.

Вопреки изданному некогда строжайшему приказу начальника Главлита СССР о полном искоренении опечаток, выполнить его, несмотря на самые крутые меры, все-таки, увы, невозможно.

Люди, обладающие чувством юмора, обычно терпимо относятся к роковой неизбежности опечаток. У московского библиофила В. Лаврова есть раритет: «Первый альманах», отпечатанный в Смоленске в 1930 году. На обложке размашистым почерком написано: «Просьба не замечать опечаток и не сердиться. А. Твардовский. 12.IX.30. Смоленск».

P.S. Господа читатели! О всех замеченных в данной статье опечатках просим сообщить в редакцию или автору. Вознаграждение гарантируется.