...У меня, пожалуй, языковое чувство расходится с Вами только в одном слове: слово «плебеи», по-моему, не обрусело и осталось только в интеллигентском языке с неопределенно-ругательным смыслом. Поэтому я не стал бы — идя за Вами — от него отказываться: тем более, что в русских словах такого смысла всегда чувствуется нехватка, «простой народ, простонародье» — слова живые, а «простолюдин» — выдуманное и, по-моему, ни в каких памятниках живого языка не зафиксированное. Если я правильно понял, то Вам хочется теперь переводить ауспиции ауспициями, чтобы чувствовалась реалия. Честное слово, я не против (хотелось бы, конечно, выдумать русскую кальку, но она будет еще более останавливающей и раздражающей); но тогда давайте поступимся русификаторством и дальше, и оставим «плебеев». Тем более, что есть еще и populus, и когда в одном поздняковском месте [т.е. переведенном филологом-классиком Н. А. Поздняковой] он столкнулся рядом с plebes, то мне было совсем головоломно. Кнабе [историк Рима Г. С. Кнабе был одним из редакторов перевода Ливия, о котором идет речь] на «ауспиции» будет артачиться, но «плебеев» примет, я думаю, с радостью. Труднее с их антитезой — patres: иногда это слово явно означает «сенаторов», а иногда — «сословие, из которого выходят сенаторы», т. е. патрициев; и здесь, кроме контекстуального смысла, разницу не установишь. Честно говоря, я предпочел бы переводить patres «отцы» (отстаивая это от Кнабе), plebes «плебеи», а auspicia (скрепя сердце) «ауспициями». Будет выдержаннее и, пожалуй, проще. Но правильно ли я Вас понял, и точно ли против «плебеев» у Вас нет иных возражений, кроме русских ассоциаций?1