1541
Ctrl

Александр Гузман

Может ли редактор вытянуть плохой перевод?

Из беседы с Еленой Калашниковой

2002, сент.

— Хороший редактор может вытянуть плохой перевод?

— Смотря, насколько плохой. Если совсем плохой, это уже пере-перевод. В моей практике такое однажды было — вытягивал чудовищный перевод литературоведческой монографии о Хлебникове. Вас уже такими байками, наверно, успели перекормить — но один ляп там был просто анекдотический, на всю жизнь запомнился. Ну, не знает, допустим, переводчик выражения still shot — стоп-кадр, а в словарь заглянуть лень; тогда берется первое частотное значение существительного shot — «выстрел» — и под него подгоняется прилагательное. В итоге возникает «бесшумный выстрел» — хорошо хоть не «мертвый укол». И это при том, что в целом фраза примерно такая была: то, что в четверостишии-фрагменте воспринималось как этот самый still shot (то есть стоп-кадр, моментальный снимок), при рассмотрении стихотворения в целом разворачивается... как там, ну, в некую динамичную панораму. В таком контексте бесшумный выстрел был особенно хорош. С другой стороны, в разбиравшемся стихотворении речь шла о лучнике, так что примерно понятно, с чего вдруг человека переклинило.

<...>

— С редактором своих переводов вы чаще соглашаетесь или нет?

— Ну, зависит, конечно, от редактора, но в принципе статистика более-менее универсальная: в трети случаев согласен, в трети не согласен, а в остальных — совместно придумываем новый вариант.

— Не помните пример третьего случая?

— С ходу вспомнить тяжело... Ну вот, например, — это, правда, наоборот, когда я сам выступал как редактор. Готовили мы «Шаги по стеклу» Бэнкса. Там есть такой смешной момент: описывается долгий разговор двух шотландцев — старого матроса и одного из главных героев, параноика. Матрос сильно пьян, хочет произвести на собеседника впечатление и говорит: мол, у его племянника на руках сплошные pot marks. Needle marks — это были бы следы от уколов, а pot ассоциируется исключительно с травой. Как бы следы от уколов, но при этом марихуана... Мы с переводчицей Еленой Петровой очень долго ломали голову, и в итоге она придумала совершенно гениальный вариант, который удалось провести мимо всех корректоров, им это казалось опечаткой: «У него одна конобля на уме».

— Какая работа на сегодняшний день оказалась для вас самой интересной с точки зрения перевода?

— Эмисовские «Деньги», однозначно. На эту книжку — большую, хорошую, сложную — ушел год работы, а с ее редактированием, кстати, был опять же анекдот. В 2000 году я перевел этот роман для «Махаона», и когда работу сдавал, то предупредил, чтобы всю правку обязательно со мной согласовывали. Они клятвенно обещали: да-да, конечно, сразу пришлем вам образец редактуры, первый же фрагмент, а то вдруг вы с редактором характерами не сойдетесь — и пропали, наверно, почти на год, ни слуху ни духу. А потом оказывается, что отдали они «Деньги» редактору со стороны, эта старая тетушка там порезвилась, сделала из перевода черт знает что, а ведущий редактор потом лишь восстановил первоначальный текст. Нормальные решения, слава богу, не пропали, но если бы попался хороший редактор, перевод был бы краше. А так там, такое ощущение, даже корректора не ночевало, даже все форматирование и знаки препинания остались те, что были в моем вордовском файле. Спасибо, конечно, за такое доверие, но это все-таки, наверно, уж слишком. Правда, почему-то пропал один из элементов структуры: у Эмиса там были просто отбивки — и широкие отбивки, с линейкой, соответствующие главам. А в русской книжке всюду идут простые отбивки, и это меняет, ну, повествовательный ритм: есть же разница, когда книга разбита только на части, а внутри текст идет сплошным монолитом, почти без воздуха, — или когда части разбиты на главы. Но какие-то отдельные следы редактора там все-таки остались, очень отдельные. Ну, то есть прочесать уже вышедшую книжку слово за слово у меня руки так и не дошли пока, но какие-то странные выражения в глаза бросились. Например, «постпостельная сцена» (при том, что действие все еще в постели) — такого у меня никак не могло быть, скорее уж «посткоитальная»; у этого эмисовского рассказчика на фоне матерщины какое-то наукообразие прорывается иногда. Ну да как бы то ни было, скоро «Деньги» переиздадут в «Эксмо», там текст будет уже нормальный.