— Павич на данный момент самый популярный в России восточноевропейский писатель?
— Да, с ним может сравниться только Кундера. Хотя мне кажется, что это инерция издательских инициатив. Судя по состоянию московских магазинов, темпы продаж книг Павича и Кундеры постепенно снижаются. Образуются залежи. Может быть, многовато однотипных изданий.
— А почему именно Павич и Кундера?
— Здесь сыграли роль два фактора. Павич и Кундера наиболее европейские писатели из «местных». Они соединили некую восточноевропейскую локальную экзотику, локальные исторические обстоятельства, местные мифологии с общеевропейскими культурными ценностями, с общеевропейским типом повествования. В свое время по той же причине самым известным в мире латиноамериканским писателем стал Маркес, он соединил латиноамериканскую проблематику и мифологию с универсальной формой романа.
На мой взгляд, у Маркеса было с полдюжины современников и сверстников — не менее, а может, даже и более интересных как писателей. На Западе, в Европе они переводились не меньше, чем Маркес. Когда в 1960—1970-е годы пошел бум латиноамериканского романа, в нашем отдаленном и достаточно кривом зеркале отразился только Маркес, ну еще, может быть, Кортасар. Так что ситуация с Павичем и Кундерой похожая. Но они остаются в одиночестве не только по этой причине. Есть еще, конечно, инерция наших издательств, которые если уж начали печатать одного автора, то не прекращают, пока запас произведений окончательно не истощится. Помимо всего сказанного, здесь замешаны правовые вопросы — проще закупить права на все сочинения и шлепать их одно за другим.
— В
— Мне кажется, что это вопрос времени. После первого латиноамериканского бума выросло уже два, а то и три поколения отечественных читателей. Была подготовлена почва. Поэтому в девяностые годы массовый читатель узнаёт о Борхесе, получает известность литература сороковых, на которой выросли писатели латиноамериканского бума. И Маркес, и Кортасар, и Фуэнтес выросли на Борхесе, на замечательном кубинском романисте Хосе Лесама Лима, на литературных журналах тех лет. Для Восточной Европы еще не наступило время, когда издатели начнут ее «раскручивать». У издательства «Амфора» был в свое время проект серии «Славянский шкаф», но, по-моему, эта история так ничем и не продолжилась. Обдумывались идеи введения еще нескольких очень интересных чешских и хорватских писателей. Дефицит здесь огромный.
— А люди будут читать восточноевропейскую литературу?
— Мне кажется, что литература Восточной Европы в российском читающем сообществе, и прежде всего в его наиболее продвинутых слоях, имела бы большой успех. Хотя замечательный роман Ладислава Фукса «Мыши Наталии Моосгабр» прошел почти незамеченным. А это один из самых замечательных романов двадцатого века. Если говорить о чехах, у нас совсем не знают Скворецкого, у нас совсем не знают сербскую, хорватскую, словенскую, черногорскую литературу. В России до сих пор практически ничего не слышали про Данилу Киша. А его романы переведены на множество языков, в США и во Франции о нем написаны книги, есть премия имени Данилы Киша. Но я думаю, это дело времени.
— Иногда книжки выходят, но их все равно не покупают.
— Ситуация связана не только с издательскими тактиками, а с состоянием всего читающего сообщества, и в первую очередь с теми, кто читает книги первыми и определяет, что стоит читать, а что не стоит. Раньше читающее сообщество было очень компактным и монолитным. Сейчас этот слой стал гораздо более многочисленным, рыхлым, в нем присутствует уже несколько поколений со своими сложившимися вкусами. Непонятно, кто является авторитетом и кто собственно говорит, чтó стоит сегодня читать. Каждый поет сам по себе. Читателю сложно синтезировать из осколков информации внятную картину, сложно понять, что творится в той или иной зарубежной словесности.