В те годы на страницах «Литературной газеты» часто появлялись статьи Петрова, написанные остро, темпераментно, бескомпромиссно. Во всем, что он писал о литературе и искусстве, всегда присутствовала резко и отчетливо выраженная собственная точка зрения. Уже с первых строк читатель понимал, для чего статья написана, — чтобы утвердить произведение, которому она посвящена, или чтобы доказать его несостоятельность. Петров мог ошибиться, но позицию свою всегда выражал с полной определенностью.
Приезжая в Ленинград, Петров каждый раз наведывался к Герману. К тому времени Герман был автором уже четырех романов — «Рафаэль из парикмахерской», «Вступление», «Бедный Генрих» и «Наши знакомые».
Ильфу и Петрову «Наши знакомые» нравились.
<...>
Высокого мнения о Германе был и Петров [перед этой фразой говорилось о внимании к Герману Ильи Ильфа].
«Я помню, как ополчился он раз на критиков, щипавших тогда Юрия Германа, — вспоминает А. Раскин. — „Отличный писатель, — кипятился Евгений Петрович, — не понимаю, чего они от него хотят. Виноват он только в том, что его интересно читать“».
Я... часто разговаривал о Германе с Петровым. Петров знал, что Герман мой близкий друг, и, говоря со мной о нем, не только не кипятился, но настраивался на элегически-мечтательный лад.
<...>
— Помяните мое слово, из него может выработаться крупный писатель.
Приезжая в Ленинград, Петров неизменно вмешивался в жизнь и работу Германа. Каждый раз он заговаривал с ним о сотрудничестве в «Литературной газете». Причем делал это с настойчивостью почти маниакальной. Намечал соблазнительные проекты, выдвигал заманчивые предложения, рисовал увлекательные перспективы.
— Почему бы вам не стать специальным корреспондентом газеты в Ленинграде? — говорил Петров Герману. — Никакой информации мы от вас не потребуем. Пожалуйста, не путайте специального корреспондента с собственным. Вы могли бы два раза в месяц... Хорошо, хорошо, — в ответ на протестующий жест Германа заранее соглашался Петров, — раз в месяц выступать в газете со статьями, очерками, фельетонами, наконец. Кстати, — коварно улыбаясь, добавлял Петров, — мы в состоянии недурно платить за каждое такое выступление...
Герман вежливо, но твердо отказывался.
В следующий раз Петров вновь возвращался в этой теме.
— Послушайте, Юрий Павлович, — говорил он, — может быть, вы хотите войти в редколлегию «Литературной газеты»? Это не от меня зависит, но я готов поговорить где следует...
Герман отказывался и от этого — так же вежливо и так же твердо.
— Видите ли, дорогой Евгений Петрович, — пояснял он, — член редколлегии газеты — это уже заведующий. А я заведующим никогда не был и не буду. Да он из меня и не получится. Вот вы, например, дай бог вам здоровья, прекрасный заведующий. В самом высшем смысле. Побольше бы таких. А из меня все равно толку не будет.
Петров комически возмущался, грозил, что найдет на Германа управу, советовал не доводить дело до конфликта.
Поладили на том, что Герман, не беря на себя формальных обязательств, будет время от времени публиковать в «Литературной газете» письма из Ленинграда. Содержанием писем явится литературная и театральная жизнь города.
— Мы приучим к вам читателей, — с азартом продолжал вмешиваться Петров. — Ваших писем будут ждать, как ждали рассказов Аверченко в «Сатириконе». Но для этого вы должны писать хлестко, ставить острые вопросы. Пусть это будут письма-фельетоны, письма-памфлеты... Надо бы придумать какой-нибудь занятный псевдоним.
— Похлеще, чтобы запоминался. — Германа в конце концов увлекли редакторские замыслы Петрова. — Холодный философ — вот был псевдоним!
— Какие у вас тут районы? — вдруг спросил Петров.
— Ну, скажем, Василеостровский, Выборгский.
— А что если «Невский»? — легкомысленно предложил я. — Да еще «Александр Невский»! Сразу запомнится.
Герман рассмеялся и вопросительно посмотрел на Петрова.
— Не пойдет, — твердым редакторским голосом отрезал Петров. — Не маленькие, сами должны понимать. Какие районы есть еще в вашем городе?
— Петроградский, Московско-Нарвский.
— Петроградский? — переспросил Петров. — Юрий Петроградский. Каково?
— Юрия не будет, — возразил Герман.
— А кто будет? — спросил Петров.
— Александр. Не Невский, но Александр.
— Пусть будет Александр, — задумчиво повторил Петров. — Александр Петроградский... Александр Выборгский... Александр Московско-Нарвский...
— Принимается, — сказал Герман. — Только не Московско-Нарвский, а просто Нарвский. Александр Нарвский.
На том и порешили.
20 июля 1938 года в «Литературной газете» появилось первое письмо А. Нарвского, 10 августа — второе, 18 августа — третье, 15 сентября — четвертое. Таким образом Александр Нарвский стал-таки специальным корреспондентом газеты в Ленинграде, и бывали случаи, когда он выступал в ней даже дважды в месяц...
Вмешательство Петрова принесло свои плоды.
Письма А. Нарвского — еще одна грань в многостороннем творческом облике Германа, талантливого прозаика, драматурга театра и кино, публициста. Они исправно выполняли задачу, поставленную перед ними редактором Петровым. Во всяком случае, в хлесткости им никак нельзя было отказать.
В одном из писем А. Нарвский изображал мытарства, которые приходится испытывать писателю, имеющему дело с редакторами-перестраховщиками (к этой теме Герман не раз возвращался впоследствии). В другом письме речь шла о таких же мытарствах кинодраматургов.
<...>
Александр Нарвский, это коллективное детище Германа и Петрова, просуществовал недолго. Вскоре псевдоним отпал сам собой. Последнее письмо А. Нарвского «Литературная газета» напечатала 15 сентября, а 20 октября появился фельетон «Холодный дом», подписанный уже не «А. Нарвский», а «Ю. Герман».