На традиционной декабрьской встрече сокурсников Коваля по Пединституту уже после его смерти, но всё еще в его мастерской на Серебрянической набережной... я сидела за столом рядом с Дмитрием Антоновичем Сухаревым. В какой-то момент, выпадая из общей беседы, Д. А. сказал мне: «Думаю сейчас о публикации к дню рождения Коваля». А я — ему: «У меня есть большое неопубликованное интервью с Ковалем». «Покупаю», — немедленно пошутил Д. А. «Продаю», — поддержала шутку я. Так я попала в редакцию журнала «Вопросы литературы», членом редколлегии которого была Татьяна Бек. Я часто слышала о Тане от Юрия Коваля задолго до знакомства с нею. Впечатление из рассказов складывалось очень дружеское и однозначно положительное. Вскоре я послала ей по электронной почте чуть выправленный и лишь слегка сокращенный текст, предполагая одним из вариантов реакции — полное ее отсутствие, как уже случилось незадолго до этого с «Огоньком». Но через несколько дней я получила свой распечатанный и, к моему удивлению, несокращенный текст: сорок страниц были педантично вычитаны и аккуратно выправлены, словно поработал с ними опытнейший корректор. Ни одна опечатка, недостающая или лишняя запятая, неточный перенос, отсутствие точек над буквой «ё» («Так Недопесков нету больше — всё!») не укрылись от ее умного взгляда.
Даже в сухом жанре внутриредакционной записки, направляя мое интервью главному редактору, телеграфно краткое описание предстоящей мне работы она завершала лиричными размышлениями в скобках: «Если Вы „за“, мы беседу доработаем для нас: чуть сократить, оставить чуть непричесанный, разговорный тон, но убрать его издержки... сделать, где нужно, примечания и уточнения... написать (И. Скуридиной) толковое предисловие с историей вопроса, с объяснением жанра и обстоятельств, с наброском портрета Коваля... (Интересно, что из этого интервью, где так отчетливо звучит его индивидуальная интонация, видно, насколько Коваль — при всей его одаренности, и известности, и даже избалованности популярностью — был неуверен в себе, даже закомплексован, откуда и идет некая, отчасти инфантильная, склонность к „хвастовству“. То есть виден непростой и не очень счастливый писательский характер)».
И уже после одобрительной резолюции главного редактора — очень точные и подробные рекомендации мне, заканчивающиеся словами:
«Замечательно. Есть интонация, виден человек: нежный и (странно) ужасно, по-детски в себе неуверенный.
Все эти „ну“, „вот“ оставить (оговорив во врезе) как элемент стиля, но — где вхолостую — все же сократить: утомляет.
Предисловие —
Эх, жаль, что читателю не суждено видеть внутренние рецензии, по крайней мере принадлежащие перу Татьяны Бек.
Мы очень долго и тщательно вместе работали над этим текстом, при этом Татьяна практически не касалась слов Коваля и минимально правила мои, лишь иногда просила слегка развернуть некоторые вопросы. В очевидных случаях не боялась жестких замечаний типа: «Ваш вопрос должен быть менее бормочущим». «Ира, пуповиной (если реализовать метафору) связаны мать и дитя, а не „братья“». Помню, как я горделиво делилась в письме к Юрию Осичу своей опечаткой: «дед вспомнил о своем дедстве» в его переводах молдавских друзей-писателей... «Смешная опечатка», написала Татьяна на полях, читая в верстке: «...беседа происходила на кузне моей квартиры» и заметив перекличку с фамилией героя... Она просила обязательно проверить важные факты, незнакомые ей фамилии художников, издательские данные, названия иностранных премий. При всей своей языковой «правильности» Татьяна согласилась, оговорив в примечании, не «закавычивать» прямую речь в ответах Коваля, чтобы не утяжелять текст. Казалось, что за ее столом одновременно работало несколько серьезных профессионалов. Мое интервью с Ковалем вышло в шестом номере «Вопросов литературы» за 1998 год.