...Я вижу миссию редактора в том, чтобы создавать условия для наиболее разнообразного и эффективного использования (текста) книги в системе общения, чтобы (вспоминая, что говорилось по этому поводу, когда мы «перечитывали Куфаева» [в цитируемом сборнике напечатана статья М. Раца «Перечитывая Куфаева»]) обеспечить диалог по поводу и вокруг книги независимо от того, с какой целью и для какого «воздействия» ее пишут и издают. А стало быть, и независимо от содержания произведения: его содержание — тоже дело автора и издателя 1.
Не вызывает никакого сомнения, что книга оказывает воздействие на реципиента и, в частности, читателя. Но такое воздействие является интегральным эффектом многих факторов, среди которых важную роль могут играть, в частности, установки автора и издателя. Однако, во-первых, эти установки могут различаться и, как правило, отличаются друг от друга. Во-вторых, даже когда они совпадают, воздействие все равно зависит, как минимум, еще от самоопределения и ситуации покупателя (читателя), его интересов и целей, когда он берется за книгу. Поэтому «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется...» Сколько читателей, столько и «воздействий»: одного книга учит, другого та же книга развлекает, третьего заставляет думать. В этом смысле книга, — как и заключенное в ней произведение — открыта (У. Эко), и каждый читатель находит в ней то, что ищет. В-третьих, любое воздействие можно понимать как средство втягивания в диалог («Вдарьте по мячику так, чтобы я кинулся его отбивать». Вл. Новиков, Ex libris НГ, 04.03.04). Пожалуй, я бы сказал, что воздействие на реципиента и обеспечение диалога — две стороны одной медали, только одна сторона изменчивая, ситуативная и одновременно присущая всем средствам коммуникации, а другая — постоянно действующая, культурная, причем специфичная именно для книги.
Поэтому я делаю упор не на воздействии, а на диалоге. Как понимать «обеспечение диалога»? Ведь диалогическое отношение зависит, прежде всего, от субъекта действия, а когда книга напечатана, субъектом оказывается читатель. Раньше уже говорилось, что достаточно мощный читатель и к таблице умножения может отнестись диалогически. Но при этом заставить читателя отнестись к книге диалогически нельзя: это дело сугубо добровольное, и даже не всегда осознаваемое. В этом смысле попытка воздействовать на взрослого читателя заведомо не эффективна. Остается заботиться о том, чтобы текст книги, да и вся она располагали к диалогу. Конечно, по части текста произведения это забота в первую очередь автора: одно дело, что он хочет сообщить или внушить читателю, а совсем другое — как это делается. Однако установка на диалог присуща не всем авторам и не всегда, а применительно к авторам переводным или умершим она вообще не релевантна: их произведения предназначались для совсем других читателей в другой социокультурной ситуации.
Если речь идет, условно говоря, об авторах-классиках, дело редактора с помощью предисловия, послесловия, комментариев воссоздать ситуацию создания произведения и реконструировать позицию автора, без чего трудно рассчитывать на включение книги в систему общения по месту издания, «здесь и теперь». Если же имеется в виду издание произведений современного автора, редактор может существенно помочь ему в ходе совместной работы над текстом 2. Однако вопрос «Как?» относится уже не только к произведению, но и к книге. Нужна подобающая сервировка, или, как сейчас чаще говорят, упаковка содержания.
Что касается работы над текстом произведения, то, чтобы обеспечить диалогическое отношение читателя к книге, редактору надо озаботиться артикуляцией позиции автора, его тезисами и системой аргументов. Что хочет сделать автор? — вот основной вопрос, на который читатель должен найти в книге (желательно в самом ее начале) прямой и ясный ответ, по крайней мере, если имеется в виду так называемая «интеллектуальная литература». А уже от этого зависит далее, в чем состоят тезисы автора, как и на каком материале он их разворачивает и аргументирует. По идее, эти вопросы относятся к компетенции автора, но далеко не всегда они решаются должным образом изначально: здесь и может вступить в дело редактор (подробнее об этом далее). Однако незаменимым он оказывается там и тогда, когда дело доходит до упаковки произведения в книгу. Кто, как не редактор может профессионально позаботиться об удобствах пользования книгой и простоте ее понимания! От формата книги и шрифта, выбирая которые дизайнер, наверное, посоветуется с редактором, до «аппарата книги» — все в его руках.
Образно говоря, я представляю себе автора поваром, а редактора — метрдотелем в ресторане, куда приходит читатель. Надо только понимать, что, как у всякой метафоры, и у этой есть свои границы осмысленности. Важно то, что у редактора есть (или должны быть) указанные выше собственные интересы. Может быть, более наглядным окажется другое сравнение, в котором я уподобил бы редактора теле- (или радио-) ведущему, предоставляющему слово своему герою (автору) и комментирующему — в случае надобности — его высказывания. Если угодно, в идеале редактор защищает и олицетворяет в издательском процессе интересы культуры. (В частности, культуры речи, — но это достаточно банальное обстоятельство, о котором я упоминаю только для ясности.) «Интересы культуры» — это, конечно, метафора, но выражаются они в работе редактора вполне предметно: в заботе о «культуре издания», о культурной редакции текста произведения и о культурной организации коллективной работы.
Существенно, что на специальные методы, средства и технику работы редактора указанная смена установок может не особенно влиять. Но она коренным образом влияет на понимание, статус и имидж профессии, профессиональную культуру и этику. Покончив с этими общими соображениями, я могу перейти, наконец, к выделенным ранее трем направлениями «внутренней работы» редактора [см. текст 289].