Если пришел новый писатель, и он настоящий писатель, то это непременно человек со своим собственным стилем, за который он будет стоять, драться, отстаивать самого себя, свою писательскую личность. Если он соглашается на то, чтоб его причесали и выправили так, чтобы он стал похож на соседа, можно смело сказать, что и не было у него своего писательского лица и он не писатель.
Из таких людей нечего надеяться создать живые кадры нашей детской литературы. И настоящие, подлинные писатели, конечно, разнятся между собой в стиле, и зачастую очень резко. Если редакция одна и она вполне единодушно следует одному вкусу, — сколько бы там ни сидело редакторов, для автора безразлично. Если вы в комнате повесили четыре штуки часов, ведь у вас от этого времени больше не станет. И среди настоящих авторов, при их резком различии стилей, конечно, огромное большинство не совпадет биением своего пульса, своим способом излагать материал, расставлять слова, строить фразу, не совпадет с укоренившимся единовкусием редакции. И если это настоящий автор, то он резко отдернет свою голову от всяких гребешков и с огорчением уйдет от редакции. Останется только тот, кто покорно подставит свою голову под машинку.
Теперь естественно задать вопрос: не отрицаю ли я редакцию вообще? Обычно принято говорить, что редакторы — это несостоявшиеся авторы. Если даже это и так, если новый автор не должен надеяться встретить на редакторском месте какого-нибудь, скажем, крупного мастера прозы, то вот что, по-моему, должен ждать от редактора начинающий автор. Редактор должен указать автору, чего не следует делать, т. е. что вообще трудно удается. От этих мест, заведомо провальных мест, должен уберечь редактор начинающего автора своим советом. Это результат его редакторского опыта, и тут не надо никаких крыльев таланта.
Я считаю, что должно быть много редакций, независимых, не связанных между собой единовкусием. Считаю, что для нарождения новых авторов, — а с ними и книг, — нужно печатать (конечно, не астрономическими тиражами) книги начинающих авторов, делать это широко и в большем количестве, чтобы не казалось, будто в дверях литературы стоит швейцар с тяжелой булавой, а если и дадут войти, то года полтора просидишь в прихожей.