567
Ctrl

А. Н. Толстой

Оценка по рукописи «Селигерского дневника» писательницы

Из письма к Н. В. Крандиевской

1939, 21 марта

Ты хочешь знать мое мнение о твоем дневнике как о литературном произведении. Во-первых: всякий дневник тогда только ценен, когда он не литературное произведение, а либо след (во времени) наблюдений за людьми, след эпохи, либо след развития своих мыслей, идей, вызванных восприятием эпохи.

Отрывки из твоего дневника — это твои впечатления от природы, впечатления горожанки, давным-давно не соприкасавшейся с природой. Я это подчеркиваю, так как впечатления твои проникнуты литературными реминисценциями.

Ты живешь в 1939 году в колхозе [в деревне Заречье на озере Селигер]. Мне (т. е. всякому читающему дневник) интересны прежде всего наблюдения над людьми, так как самое важное и самое интересное, что есть в природе, — это вскрытие человека в данной эпохе.

Этого в твоем дневнике нет, кроме разговора старухи о самоваре да разговора со стряпухой (причем тот и другой разговор мог происходить и 30 лет назад).

В твоем дневнике я вижу твое лирическое восприятие природы, в которой где-то мелькает человек, как некоторая не слишком интересующая тебя данность. Этого не достаточно, чтобы такое произведение, как твой дневник, стал бы литературой.

Вот все, что я о нем могу сказать. В нем есть хорошее место, когда застывает озеро. Такое место в рассказе, в повести было бы ценное, если бы оно несло какую-то службу.

События, одно трагичнее и страшнее другого, совершаются каждый день. Каждый день мы свидетели того, как десятки тысяч людей гибнут от ужасающей несправедливости, в ужасающих мучениях. Сама Фантазия бессильно опускает руки перед тем, что совершается. С другой стороны, то, что происходит у нас, грандиозно и величественно, и перед этим бледнеет муза Фантазии. Все события отражаются в окружающих нас людях и в нас самих. Писателю творить вне этого нельзя, как нельзя раскладывать пасьянс в пылающем доме.

Представь на минуту, что твой дневник напечатан и попал в руки бойца на китайском фронте, или испанской женщины в Мадриде, или чешской женщины, у которой двое сыновей коммунисты, или, наконец, просто в руки нашего колхозника. Прежде всего они не поверят, что он был написан в 1939 году.