Подбирая примеры из русских классиков для своей англоязычной книги, я был поражен, как редко тот эффект, ради которого привлекалась цитата, наличествовал в английской версии. Получалось, что зарубежный читатель имеет дело не с Лермонтовым, Гоголем и Чеховым, а, так сказать, с Марлинским, Одоевским и Потапенко.
Моя любимая реплика Свидригайлова: «Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие...», в солидном издании Нортон звучит примерно так: «Если вы уверены, что нельзя слушать у дверей, но любую какую хотите старую женщину можно стукнуть по голове...» (If you are so sure that one can’t listen at doors, but any old woman you like can be knocked on the head...). В предисловии сообщается, что перевод такого-то (фамилию великодушно опускаю) вполне адекватен и читабелен. (К счастью, есть новый, более точный перевод: «...can go around whacking old crones with whatever comes to hand, to you heart’s content...» В результате Достоевский предстает мрачным до слез философом, без тени юмора. Парадоксальным образом это не только обедняет текст, но и как бы обогащает его ― повышает в литературном ранге.
Многие искажения ― на совести ленивых и нелюбопытных переводчиков. Но языковой барьер реален. Знаменитая гоголевская фраза: «С этих пор... как будто он был не один, а какая-то приятная подруга жизни согласилась с ним проходить вместе жизненную дорогу, ― и подруга эта была не кто другая, как та же шинель на толстой вате...», неизбежно теряет в английском переводе <...> свои фрейдистские обертоны ― ввиду отсутствия категории рода как у шинели = overcoat, так и подруги = companion.
<...>
Американские первокурсники, проходящие русскую новеллу в переводе, долго гадают над сексуальной ориентацией персонажей «Без черемухи» Пантелеймона Романова (1927). В оригинале пол рассказчицы и ее соблазнителя очевиден с первых строк: «Мне... больно, точно я что-то единственное в жизни сделала совсем не так...», но в английском переводе гендерные различия нивелируются, и студенты получают возможность усмотреть тут ранний образец голубой прозы.
По знаменитой формулировке Роберта Фроста, «поэзия это то, что пропадает в переводе». Как видим, кое-что пропадает и в прозе.