Взгляд издателя на причины книжного брака

Мне кажется своевременным и в общих чертах верным выступление В. Кожинова. Хотелось бы только снять тот панический налет, который чувствуется в его статье и в откликах некоторых читателей. Прежде чем начать разговор о браке, следует — не из благодушия, а из чувства справедливости — сказать, что и литература в целом, и книжное дело нашей страны развивается год от года и книги советских писателей по своему идейно-художественному и полиграфическому уровню занимают все более достойное место на мировом книжном рынке.

Теперь о самом браке. Наверное, ни в какой другой области человеческой деятельности понятие брака не отмечено такой спецификой, какой оно отмечено у нас, литераторов. Если для других видов продукции есть ГОСТовская сортность и лишь абсолютно непригодная к употреблению вещь называется браком, то в литературе не может быть такой сортности. Брак в литературе — это не только явно плохая книга, но книга, что называется, средняя. Так что здесь «классификация» брака — само по себе дело нестандартное. Тут нет ГОСТа, и если говорить о причинах брака, то сводить их только к проблеме редактора значило бы многое не договорить и не объяснить.

Начну с одного из положений, высказанных В. Кожиновым: «Проблема начинается с того, что стать редактором чрезвычайно легко...» Перефразируя автора, хочу добавить: проблема начинается с того, что стать писателем чрезвычайно легко. Достаточно полистать справочник Союза писателей СССР, чтобы увидеть там огромный перечень имен, ничего не говорящих ни читателям, ни товарищам по цеху. Когда, при каких обстоятельствах, на каком таком «среднем» уровне — в целях ли «омоложения» Союза писателей или в каких-либо других, на мой взгляд искусственных, целях,— производился прием в союз всех этих безымянных «середнячков»? Приняли. Теперь Кожинов хочет, чтобы некий редактор занимался воспитательной работой с товарищем, в кармане у которого писательский билет, и убеждал его в том, что он никакой не писатель. А не логичнее ли, чтобы это делала писательская организация?

Очевидно также, что в силу общего роста грамотности населения, с одной стороны, и серьезных упущений в эстетическом воспитании, — с другой, у многих людей складывается мнение, что литература — область легкой жизни. Ведь есть же множество людей, умеющих хорошо петь в застолье или сплясать в компании, но никто из них не предлагает свои услуги оперному театру или балету, а вот человек, научившийся рифмовать «кило — полкило», уже устремляется в издательство в качестве поэта, устремляется, как рыба на нерест, — в массовом количестве. Конечно же, ни один редактор не способен остановить такой поток, а если уж остановит, так автор начинает «метать икру» в виде жалоб в разные инстанции и, беззастенчиво спекулируя щедротами нашей демократии, так «измордует» жалобами и издателя, и рецензента, что хоть серенькой книжечкой, а все-таки отнерестится.

Вот вам один из источников литературного брака. Если читателю известно, что вышла плохенькая книжка, то лишь узкому кругу издателей известно, сколько их, этих невышедших плохеньких книжечек! И сколько затрачено редакторского упорства в борьбе за чистоту литературы, общественности нашей неизвестно, потому что такого рода работа, к сожалению, считается «редакционной тайной». За минувшую пятилетку советские люди создали огромные материальные ценности, а вот член Союза писателей Г. Г. С. в течение пяти лет создавал свой многотомник из жалоб по поводу отказа в издании его малохудожественного и слабого в идейном отношении сорокалистного романа. Роман этот читали десятки солидных писателей, трижды собирались заседания комиссий Союза писателей во главе с председателем правления и секретарями, решение было твердое: роман к изданию не готов, он требует доработки. Автором были приведены в движение всевозможные «связи», под разными предлогами он добился у издательства получения разных сумм и продолжал сочинять жалобы, именуя в каждом последующем «документе» каждого следующего не одобрившего его роман — «критином» (орфография автора)... Какой уж тут редактор-одиночка выдержит напор! Выдержали ценой здоровья. Издателей, редакторов ругают, но я не помню случая, чтобы был призван к порядку Союзом писателей хотя бы один автор, откровенно занимающийся в издательствах шантажом, сутяжничеством и кляузничеством.

Здесь я полностью солидаризируюсь с В. Кожиновым и стою за жестокость в отношении графоманов и сутяжников.

Однако редактор — не единственное ответственное за книгу лицо. Прежде чем рукопись становится книгой, ее читают и оценивают, рекомендуют рецензенты, члены редсовета. И здесь, у этого первого пограничного вала, на рубеже литературы должны стоять богатыри и витязи, а не сторожа, ищущие разового приработка за очередное дежурство. Как правило, в списках членов редсовета и рецензентов состоят люди достойные, хорошие писатели. Но именно в силу того, что это хорошие писатели, они состоят во многих редсоветах, комиссиях, редколлегиях и т. п. И участие каждого из них в каждом из этих органов в полную меру невозможно. Невозможно еще и потому, что эти хорошие писатели пишут, пишут книги. Создается обстановка, когда в тех же редсоветах, в том же активе рецензентов начинают играть немалую роль литераторы, так сказать, второго и третьего эшелонов, наиболее свободные и от обязанностей, и часто от ответственности перед литературой и перед самими собой.

Мне представляется не лишенным смысла предложение печатать на оборотах титула имена писателей, особенно маститых, рекомендовавших книгу малоизвестного автора к изданию или переизданию. Пусть честь открытия нового талантливого имени будет публично отдана конкретному литературному авторитету, и пусть позор за безответственную рекомендацию несет вместе с автором серой книги и ее «рекомендатель». В. Кожинов верно замечает, что первыми виновниками книжного брака чаще всего являются именно рецензенты. И наведение должного порядка в этих «защитных» рядах принесет огромную пользу в деле сокращения книжного брака.

Требовательность к рукописи должна быть равно высокой во всех инстанциях и на всех стадиях ее рассмотрения. Между тем практика показывает, что мы еще не освобождены от порочной «доброты к ближнему». Меценатские рекомендации из сострадания — еще один источник литературного брака, причем в роли этих меценатов выступают и организации, и большие литературные имена. Что говорить, «гипноз имени» еще проявляет свое действие при решении судьбы тех или иных рукописей. Издательство при наличии высоких рекомендаций у автора вступает в конфликт не только с ним, но оказывается в условиях, когда ему нужно полемизировать с солидными рекомендателями.

И здесь нельзя говорить только об ответственности редактора-одиночки, ибо один он бессилен. Речь нужно вести о коллективе издательства, редакции журнала, об аппарате в целом, о творческом лице того или иного издательского органа. Мне представляется, что наиболее неправильной, как это ни парадоксально, из всего разговора на страницах «ЛГ» выглядит попытка оценивать деятельность редактора только по вышедшим с его подписью книгам. Дело в том, что весь редакторский процесс не виден лицу «постороннему». К разным редакторам поступают рукописи разного качественного уровня. И нередко профессиональный «подвиг» редактора состоит в том, что он ставит свою подпись под книгой малоизвестного автора, вложив в работу над рукописью весь свой редакторский талант и отдав этой рукописи энергии и ума куда больше, чем редактор, издавший книгу маститого писателя. То определение «знака качества», «рабочего клейма», которое предлагается В. Кожиновым, поверхностно. Рукопись рукописи не равна. Нередки случаи, когда издание хорошей книги есть итог не единоличный работы редактора, а результат конкретной помощи рецензентов, членов редсовета, заведующих редакциями, главной редакции. И здесь абсолютную меру редакторской заслуги установить бывает не так просто, как это кажется В. Кожинову.

<...>

Редакторский труд — такая важная часть всего литературного процесса, что он имеет право и на постоянное внимание, и на постоянную подотчетность общественности.