Прежде всего: эпиграф о самоубийстве на с. 228 — из Сенеки, «О провидении», 6, 7, очень популярный; ссылка на Вейсгаупта [под эпиграфом в книге стоит подпись: Мораль Адама Вейсгаупта] — или ошибка памяти, или (вероятнее) игра. Эпиграф на с. 188 я в нынешнем переводе плохо связываю с текстом; по-моему, и здесь присутствует игра с вторым (главным?) смыслом, «Добродетель — это медный лоб». На с. 301 [правильно: на с. 300, левая полоса разворота] я бы не стал восстанавливать «с<ин>ьоры»: эта разговорная форма уже была в русском языке в «Риме» Гоголя. С. 333 и 423 — точно так же я не стал бы восстанавливать «по ритму» строку «Нашу прежнюю любовь»: вариант «Прежнюю нашу любовь», со сдвигом ударения, в поющейся песне, по-моему, вполне возможен (а в частушечном хорее и очень част); я бы положился на текст и слух Фета.
Комментируя этот фрагмент письма М. Л. Гаспарова, Б. Ф. Егоров пишет: «На с. 228 внутри повести „Один из многих“ Григорьев дал к главе „Антоша“ такой эпиграф: „Patet exitus. Мораль Адама Вейсгаупта“. Латинская фраза („Выход открыт“), предвещающая самоубийство героя, не была мною найдена в словарях латинских крылатых выражений, а также в обстоятельном немецком труде А. Вейсгаупта об учении иллюминатов (1787). Оказывается — Сенека!
Долго я бился с переводом другого эпиграфа к самому началу той же григорьевской повести „Один из многих“ (с. 188). Он взят якобы из французской „неизданной переписки“. Некто спрашивает: что такое добродетель (la vertu)? — и следует ответ: „La vertu c’est le front d’airain“. Перевод может быть возвышенный: „Добродетель — это лик из бронзы“, а может быть и иронический: „...медный лоб“. Я проконсультировался с русскими парижанами, они предпочли для Григорьева первый вариант. Я так и написал в подстрочном примечании-переводе. А М. Л. не согласился с торжественным стилем, увидев игру смыслов. Конечно, надо было привести оба варианта. Григорьев явно умышленно сочинил такую смысловую гибкость. Потом в большом французско-русском словаре я нашел еще более забористый вариант: „Крайнее бесстыдство“.
Очень интересно стиховедческое замечание М. Л. В рассказе А. Фета „Кактус“ (он приложен к „Воспоминаниям“ Григорьева) идет речь о пении цыганки Стеши, приводится двустишье „Вспомни, вспомни, мой любезный, / Прежнюю нашу любовь“. Сильный сдвиг ударения я воспринял как ошибку Фета и исправил строку, сделав четкий четырехстопный хорей: „Нашу прежнюю любовь“ (с соответствующим примечанием). А М. Л. настаивал на сохранении фетовского варианта — и, наверно, справедливо» (Там же).