Сигнал SOS подается по радио «всем, всем, всем». Я хотел бы эти заметки скромно адресовать только «всем пишущим». По преимуществу — «пишущим в газетах». Разумеется, и к тем, кто подвизается на страницах журналов или подготавливает материалы для теле- и радиопередач, мои наблюдения тоже в какой-то мере относятся...
Допустим, кто-то вздумал возвратить к жизни слово, которым некогда А. Крученых заменил заезженное слово «лилия», и называет теперь лилию ЭУЫ. Это мало кого заденет: поназывает — и перестанет. Ничто от этого не изменится. А вот если, допустим, какой-то чудак в прессе начнет местоимение «его» всякий раз планомерно заменять словом «евоный» или «красоты штиля ради» вместо слова «весна» будет постоянно писать «утро года», взяв эту благородную метафору у А. Пушкина, то не исключено, что иные читатели приучатся выражаться хотя бы так: «Настало утро года. Евоные приметы известны...»
Я нарочно огрубил пример, но навряд ли опасность сильно преувеличена мною. Чтобы это показать, я и поднесу вам некоторый букет примеров, собранный на пажитях газетных полос (включая страницы «ЛГ», разумеется) в течение последнего месяца. Они показывают, чтó мы, пишущие, порой проделываем с русским языком. Оговорю: я враг всякого так называемого пуризма (думается, «Литературная газета» придерживается этой же позиции). Но...
В этом «но» — главная половина дела.
Все последующее будет только развертыванием того, что в этом моем «но» заключается.
Мне думается, из семи смертных грехов газетной стилистики нашей самый тяжкий — подверженность языковому штампу, порождаемая стремлением «говорить красиво», и притом с наименьшей затратой творческих сил.
Есть у нас своего рода «энциклопедия штампистики» — чеховский «Ионыч». Все, что Чехов хотел сказать в этом рассказе, показано им через «штампы», которыми скована была жизнь русской провинциальной интеллигенции конца прошлого века. Вспомните «Вы не имеете никакого римского права...» — самого Туркина и «сколько лет, сколько зим», которыми начинает свое полупризнание в любви постаревшая Котик. Вспомним и венец всего — знаменитое «Мороз крепчал...» опытной писательницы романов Веры Иосифовны Туркиной. Лет семьдесят — восемьдесят назад Чехов написал свой рассказ, и до сих пор не найдется храбреца, который рискнул бы всерьез повторить это сочетание слов в своем произведении.
Да, «мороз крепчал...» никто не напишет. Но как же тогда сегодня, почти через сто лет после Веры Туркиной, страницы наших газет голубеют нескончаемыми «голубыми» (огоньками, дорогами, просторами, золотом), сверкают мелькающими повсюду «серебристыми» лайнерами, птицами, стрелами (это о самолетах), катерами? Разве любое из этих, как говорят плохие педагоги в школах, «красочных выражений» не может соперничать с туркинским «морозом»?
Точные адреса всех этих выписок? А, да стоит ли? Ведь в этом вопросе даже «Литературной (ли-те-ра-тур-ной!) газете», и той нечем особенно гордиться. «Химик-лаборант... Владимир Панов — частый гость в книжных магазинах (Воронежа)...» Заметьте — не «заходит нередко», не «часто бывает», а «частый гость», да притом еще «гость в» — вещь вообще в русском языке неожиданная. Любопытно, что в разных городах нашей страны — тысячи книголюбов и все они, если верить газетам, — «частые гости в...»
А в другой центральной газете от 13 мая нынешнего года вновь, как бы выйдя из газет годов сороковых, является на суд читателя «военрук подтянутый, стройный». Словно бы уже три десятилетия назад не смеялись над этими штампованными эпитетами, к которым так и хочется приписать «чеканя шаг». Странно и грустно, что порой пользование подобного рода «красотами стиля» из старого и общераспространенного их набора сочетается как раз с ссылками на самого острого врага этих красот, на того же А. П. Чехова...
Чтобы завершить этот ряд, упомяну, изменив себе, один журнальный случай. В одном из журналов попалось мне «изящное», ни в одном из толковых словарей русского языка, однако, не встречающееся выражение «солнцевей». Вероятно, автор радовался, изобретя такую красоту. Вынужден разочаровать его. Он повторил лишь модный в свое время выверт Игоря Северянина:
Паучок по паутинке вверх полез...
Все это штампы одной категории — штампы украшательские. Однако можно обнаружить среди них разные оттенки, и в частности — штампы от буйства воображения, за которым не угнаться трезвой мысли.
А ведь если минуту подумать, так ни плотины (особенно набросные), ни многоэтажные дома никак не способны взметываться. Взметываются волны, взметываются живые существа: плотины и дома медленно, с огромным трудом возводятся людьми, и изобретенный глагол-метафора ничего в их бытии не рисует. Наоборот — затемняет, мистифицирует.
«...Красочность и выразительность в описаниях... — сказал как-то Чехов, — достигаются только простотой, такими простыми фразами, как „зашло солнце“, „стало темно“, „пошел дождь“ и т.д.».
"Д’Аламбер сказал однажды Лагарпу: «Не выхваляйте мне Бюфона. Этот человек пишет: «Благороднейшее из всех приобретений человека было сие животное гордое, пылкое и проч. Зачем просто не сказать лошадь». Это Пушкин сказал в своей заметке «О прозе».
Во вторую группу я собрал бы штампы несколько иного сорта, штампы бюрократические. Их пагубность в том, что через них прокладывается мост к другим способам придавать деловой речи, благородной деловой прозе канцелярско-чиновничий характер. Не трудно показать, чтó именно я имею при этом в виду:
фраза эта то и дело встречается на страницах газет.
Если вдуматься, в ней нет ни единого живого, образного, имеющего вещественное значение слова. Что такое «лицевой счет»? В данном случае это штампованное, но метафорическое изображение всего, что «промысловики» делают, итогов их работы. Слово «полнится» претендует на какую-то особую значимость, на высоту смысла. А ведь на деле оно ничего не рисует. Как может «счет» «полниться»? Почему не «заполняться» и как сами «успехи», а не их числовое выражение могут «полнить» «лицевой счет»?
Все это — отражение незаметно, как опухоль, распространяющейся в нашей деловой прозе канцеляризации языка. Она проявляется не только в «штампованности» речи, в засорении ее пустыми, условными словами и выражениями со стертым от длительного употребления значением и эмоциональным зарядом. Она выражается и во многом другом, например в нарочито затрудненном, типично бюрократическом синтаксисе. Отсюда стремление к сложносочиненным конструкциям с переполнением их отглагольными существительными на «-ение» и «-ание» абстрактного характера, цепляющимися друг за друга и образующими бесконечные «периодоиды» в 400, 500, даже 700 печатных знаков!..
Несколько дней назад в одной из газет я прочел:
Рабочий поселок Мин-Куш разросся в огромной чаше, окруженной ЗАОБЛАЧНЫМИ ВЕРШИНАМИ Центрального Тянь-Шаня, но ЕЩЕ ВЫШЕ (выше Тянь-Шаня? — Л. У.) над поселком поднялся сооружаемый здесь завод.
Приятное впечатление производит то, что завод пока еще определяется как сооружаемый. Легко себе представить, до какой же высоты «взметнется» он после завершения строительства. И это все сообщается в московской газете.
Днем раньше та же газета рассказывала про другое предприятие:
Завод идет в трудовую жизнь БУКВАЛЬНО ПО ПЯТАМ СТРОИТЕЛЕЙ.
Допустимо идти «по пятам за кем-либо», то есть «почти настигая кого-то». Но «ходить по пятам кого-либо», то есть прямо наступая на его пятки, и невежливо, и неудобно.
К «аграмматизмам» стоит отнести многократно осужденное стремление отказаться от склонения названий мест на «-ово» и «-ино» — не «живу в Софрине», как у всех классиков, а «живу в Софрино», не «сижу в Мелихове», а «сижу в Мелихово», хотя в переписке А. Чехова ни разу не встречается такого оборота.
Нередко нечеткость выражения наслаивается на невнятность смысла:
Каждый процент роста производительности труда — не абстрактная величина, а реальные, не использованные ранее внутренние резервы...
Не так-то легко уразуметь, что именно хотел этим сказать автор.
Много способствует ощущению косноязычности и пристрастие некоторых авторов к изобретению различных лексических, а порой и морфологических новообразований, подчас чрезвычайно неуклюжих.
Я часто получаю от доброхотных ревнителей русской речи и ее правильности раздраженные письма, в которых осуждаются перенесение украинско-белорусского нормального суффикса «-щина» (для обозначения области вокруг ее центра, типа Черниговщина, Полтавщина) на чисто русские области: «Саратовщина», «Псковщина»; «Московщина» — ведь никто не рискует сказать. Можно понять это раздражение.
Точно так же неприятно звучат произвольные (по аналогии «организуемые») новообразования близкого типа:
Работа по созданию в Прииртышье... индустриального комплекса.
Язык наш очень смел, но в то же время и очень осторожен с построениями такого рода морфологических неологизмов. Он издавна знает Поволжье, Приднепровье, Запсковье, Завеличье, Пошехонье. Но это не значит, что он дает право каждому желающему образовывать от имени любой реки имена по этому же морфологическому типу.
Именно поэтому надо посоветовать нашим журналистам, особенно молодым и работающим на торопливой газетной работе, вести себя с «сотворением нового в языке» как можно осторожнее и аккуратнее.
И чтобы завершить достойным образом мою, к сожалению, в некоторой спешке собранную кунсткамеру, я позволю себе удивиться затейливости воображения и автора, и редакции «Советской культуры» (20/IV 1971). В этой газете я встретил удивительный, тоже «по аналогии» созданный заголовок:
Нам, пишущим в газетах и журналах, говорящим по радио и телевидению, надо было бы придумать способ, как сделать, чтобы таких огрехов у нас не было. Как сделать — не скажу. Давайте подумаем всем миром. Но сделать это — давно пора.