...В главке про Зощенко — был остановлен вот такими строчками:
Вдруг он [Зощенко] рассказал почти весело, с добрым лицом, как вскоре после доклада Жданова к нему пришли три суворовца с одной девочкой шестнадцати-семнадцати лет — пришли, чтобы «отдать дань уважения» (так было сказано) — и он поспешил вежливо выпроводить их из квартиры.
— Хорошие мальчики, — тепло улыбнувшись, сказал он. — Фуражки держали по форме на локте левой руки. Я за них испугался.
Он недаром испугался за мальчиков. По приказу Главного штаба специальная комиссия приехала в Ленинград для разбора этого дела. Суворовцы были исключены из училища вопреки тому, что один из них, по словам преподавателей, обещал стать выдающимся стратегом.
...Этот немудрящий рассказик [замечает Владимов,] ...содержит все признаки легенды... «Приказ Главного штаба», «специальная комиссия», задатки «выдающегося стратега»... Что-то слишком роскошно, чтоб быть правдой. И как много вопросов задает обычный на вид, достаточно приблизительный текст для мало-мальски знающего предмет.
Главный штаб у нас уже почти два века зовется Генеральным — ошибка, характерная для питерцев, которые держат в памяти здание с прославленной фильмами аркой, полукружьем замыкающее Дворцовую площадь и подыгрывающее своей тяжеловесной аскетичностью пышной красоте Зимнего. Выдающиеся стратеги выявляются все же не на учебном ящике с песком — высота «Боб», высота «Огурец», роща «Овальная», речка «Безымянная» — и в не таком же возрасте, даже если возьмем Карла ХII Шведского или новгородского князя Александра Ярославича, будущего Невского. «Специальная комиссия» приезжала в Ленинград, но в те годы еще не было суворовского училища в Ленинграде, было в Новом Петергофе — и не общеармейское, а войск МВД, погоны не красные, а голубые, и мальчики эти были — будущие пограничники, стратегов из них не растили. Что же до приказа Главного штаба, с верховной стратегической колокольни, по поводу трех мальчишек — тут даже возражать неловко.
Вот что любопытно: рассказик этот приходит к читателю из вторых рук, от кого же из двоих эти неточности? Наверно, следовало бы учесть, что один из рассказчиков, Зощенко, был в молодости офицером, второй же, Каверин, всю жизнь штатским. В другом месте своего «Эпилога» он так подтверждает боевые способности друга: «...был трижды ранен и неоднократно награжден. В 22 года он был уже штабс-капитан». Но это звание в русской армии было не выше, а ниже капитанского, по-нынешнему — старший лейтенант, в 22 года не такая уж невидаль, даже и без фронтовых заслуг. Между тем вот эта подробность — фуражки на согнутой левой руке — едва ли от Каверина. С ними отчасти напутано: мальчики так могли их держать в помещении при выносе знамени или при исполнении гимна, на церемонии похорон, в кабинете у начальства, но никогда — перед штатским, как бы его ни уважали. И, однако же, эта неточность — скорее от Зощенко, должно быть, такими он их увидел, тех мальчиков, себя самого представив не в куртке, или в халате, или в пиджаке, а так стояли бы юнкера или кадеты перед бренчащим наградами офицером.
Учесть и другие возможности накладок, искажений памяти. Зощенко это рассказывает летом 1952 года, спустя шесть лет после события, переломившего ему хребет; надо думать, не чересчур много было к нему депутаций с «данью уважения», ни о какой другой он не рассказал Каверину — стало быть, особенно дорожил этой и едва ли был небрежен в подробностях. Каверин — передает рассказанное еще через 36 лет, но, наверное, все не по памяти, а тогда же и записал, великого профессионала Каверина в неаккуратности не упрекнешь. Но, могло случиться, что-то исказилось в его памяти за те часы, что они прогуливались по Невскому до Садовой, а потом он провожал Зощенко до дому, возвращался в гостиницу, поздним вечером (или наутро), доставал записную книжку (Знамя. 2004. № 4. С.
Прекрасный мастер-класс редакторских замечаний о фактических неточностях в пересказе Каверина того, что он услышал от Зощенко. Но на одну неточность Г. Владимов почему-то не обратил внимания. Каверин пишет о трех суворовцах с одной девочкой, но из рассказа самого Владимова об этом посещении опального писателя ясно, что посетителей было всего трое (два мальчика и девочка), а не четыре (три мальчика и девочка).
Любопытно, как объяснил Г. Владимов мотивы своего с товарищем поступка в беседе с Е. Константиновой (Вопросы литературы. 2001. № 5): «Когда вышло печально знаменитое постановление „О журналах ‚Звезда‘ и ‚Ленинград‘ “, мы с другом тут же достали книжку Зощенко, прочитали и были попросту оскорблены: за что такого замечательного, талантливого, смешного писателя так жутко травить, называть „подонком литературы“ и т. п.? Это постановление мы восприняли как плевок. Как говорится, плюнули в другого, но брызги долетели до нас, попали нам в лицо».