В конце 2007 г. вышел
Преемникам оставалось довести том до стадии печатания и выхода в свет, что-то добавить, отредактировать... Казалось бы, за 4 года можно было все отточить «до блеска». Увы. Читатели получили издание далеко не академического уровня. Перечислены имена авторов, но трудно определить, кому из них принадлежит тот или иной комментарий (исключение — И. П. Видуэцкая и Л. Н. Кузина, их комментарии названы). Получается прямо по Райкину: «Кто шил костюм? — Мы!» Кто же эти «мы»?
Академическое издание Л. Н. Толстого, по логике вещей, должны готовить ученые-текстологи, специалисты в области изучения творчества писателя (так было в юбилейном издании). Но, увы, в толстовской группе практически нет ни толстоведов, ни тем более профессиональных толстоведов-текстологов. В основном это люди, мало имеющие отношения к Толстому, мало чем отмеченные в науке, есть новенькие сотрудницы, некоторые только что со студенческой скамьи. Об этом со странной безответственностью (и гордостью!) заявляет их нынешний руководитель М. И. Щербакова в «Вестнике Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого. Вып. 1» (М., 2007). Как о великой своей заслуге и новации сообщает она о привлечении к академической работе молодежи, даже школьников! Так, в «Вестнике...» без смущения говорится о том, что «сводный именной указатель к новому собранию сочинений составляет ученица
«Новое собрание сочинений должно стать эталоном. Ведь именно с него будут делаться переводы», — утверждается в том же «Вестнике». Здесь обещан «новый взгляд на привычные факты и проблемы. Сегодня Толстой открывается заново». Признавая, что «подготовка томов нового ПСС Л. Н. Толстого требует как знаний, так и многих навыков», Щербакова тут же добавляет: «вполне посильных для начинающих исследователей». Вопрос: зачем нужен целый ИМЛИ, если эту работу могут делать школьники? (Забыла доцент Щербакова, что натворила она, тогда уже доктор наук, составляя указатели к
Что же вызывает особую озабоченность толстоведов? Главное — тексты произведений Толстого. Ведь даже одна нелепая поправка или текстовая оплошность — это на века искаженное слово Толстого. Вот что читаем в рассказе «Альберт» в новом томе: «Альберт остановился перед углом фортепьяно и плавным движением смычка провел по струнам. В комнате пронесся чистый, строгий звук, и сделалось совершенное молчание» (с. 153, строка 40). В основном источнике текста (рассказ печатается по тексту журнала «Современник») — «чистый, стройный звук». Объясняя эту замену, комментатор ссылается на автограф: «строгий звук — вместо стройный звук по А.» (с .466). Да, в одном из ранних автографов мелькнуло это определение: «строгий звук». Но история рассказа очень непростая, последующей правки было много, и едва ли можно так решительно исправлять текст, не имея в распоряжении ни наборной рукописи, ни позднейших корректур с правкой автора. Толстой вполне мог сам исправить слово и в наборной рукописи, и в корректурах. В подобных случаях текстолог не имеет права вносить исправление.
В «Семейном счастии» Маша говорит о муже: «...он, как будто совестясь признаться перед толпою в обладании мною...» (с. 236, строка 33) — так напечатано. В основном же источнике текста глагол не «признаться», а «признаваться». В исправлениях слово не значится — следовательно, случайность, ошибка, внесенная исследователями. Мимо их внимания прошла явная опечатка в «Двух гусарах»: в тексте осталось: «Какой-то чиновник, бывший тут же, сняв фрак, с ногами сидел на столе, ерошил свои волосы и тем сам доказывал, что он очень кутит» (с. 26, строки
Ряд ошибочных прочтений обнаруживается а тексте незавершенных сочинений, например, в тексте «Фантастического рассказа». Вот лишь некоторые: с. 340, строка 3: «давалось ему» — в автографе: «далось ему»; с. 342/5: «но он, злобно стиснув зубы» — в рукописи: но м<айор>, злобно стиснув зубы«; с. 342/12—13: «семейство отца и старуха бабка» — в рукописи: «семейство отца, старуха бабка» и др.
Но подлинные открытия — в комментариях, которые порой вводят читателя в заблуждение, сообщая недостоверную информацию. Так, в статье о «Двух гусарах» упоминается взгляд на это сочинение американского литератора Э. Стейнера и его отношение к Турбину-сыну, который писан «без любви». Сформулировано все так неуклюже («Причем «с большей симпатией Стейнер воспринимал Турбина-сына, вступая в противоречие с замыслом Толстого, который „второго гусара“, Турбина-младшего, судя по записи в дневнике от 16 мая 1856 г., писал „без любви“» — с. 421), что неясно, Толстому ли, Стейнеру ли принадлежит это «без любви». На самом деле принадлежит выражение не Стейнеру и не Толстому: в дневнике Толстой записал слова своего приятеля Ф. И. Трузсона (в томе не упомянут): «Встал поздно, пришел Фет и Трузсон. Последний прелестно сказал, что второй гусар писан без любви» (Юб. 47; 72). Запись эта не приводится, как не учтено и обращение писателя к брату С. Н. Толстому с просьбой оценить рассказ по пятибалльной шкале.
В статье об «Альберте» сказано, что встреча с Г. Кизеветтером, нищим музыкантом, «послужила толчком» к рождению замысла рассказа. Датой встречи названо 4 января 1857 г., хотя в дневнике Толстого «скрыпач» впервые упомянут 5 января 1857 г. Определение «гениальный юродивый» появилось только 7 января. Но, не замечая противоречия, комментатор сообщает, что первая запись к рассказу была сделана 4 января 1857 г., т. е. за день до встречи с Кизеветтером. Где логика?! — сначала задумал рассказ, а потом получил толчок к замыслу... Так не бывает!
В комментарии к незавершенному сочинению «Лето в деревне» допущена грубейшая ошибка: 1858 год отнесен к «пореформенной эпохе» (с.
Комментарий к «Фантастическому рассказу» начинается со странного предположения, что это сочинение «как-то связано» с замыслом севастопольского наброска «Отрывок из дневника штабс-капитана А. пехотного Л. Л. полка» (с. 530). Однако ничего общего в этих произведениях нет, и уж если непременно хотелось найти «связи», то скорее всего их можно обнаружить в рассказах «Набег» и «Метель». (Вообще, в комментариях много неаргументированных предположений, а ведь академическое издание должно опираться не на полет фантазии, а на факты.) В той же статье комментатор приписал Толстому соавтора Шубина в сочинении севастопольской песни; упомянув «Умирающего гладиатора» М. Лермонтова, перепутал дату в дневнике Толстого: это не 8 июля, а 8 июня.
Недоумение вызывает научно-информационное наполнение статей, многие из которых напоминают знаменитую гоголевскую плюшкинскую «кучу», куда свалено все, что найдено по дороге. Вот примеры: к «Двум гусарам» присовокуплен отзыв В. В. Розанова от 9 ноября 1920 г. (отзывы же следует приводить только прижизненные, а Толстой умер 7 ноября 1910 г.). Та же ошибка в статье о «Семейном счастии»: приведен отзыв Г. Баржере от 18 ноября 1910 г. В реальном комментарии к «Двум гусарам» к песне «Слышишь, разумеешь...» нет толстовского комментария, зато выписан эпизод из рассказа А. А. Фета «Кактус», где речь идет о других лицах и другом времени. Приведены, правда, слова песни, но у Фета они изменены. Зачем такой комментарий? Где тогда слова других песен?..
В реальных комментариях что-то объяснено, а что-то осталось за кадром. Порой комментарий требует дополнительного объяснения; так: «...за ремонтом был. — Ремонт — пополнение убыли лошадей в войсках» (с. 424); или: «...корчемством... — От „корчемничать, корчемствовать“ — промышлять провозом и продажей запрещенных напитков, когда торговля ими идет от казны или от откупа» (с. 525) — как понять?
В комментариях и в указателях много нелепостей. Вот как объяснено упоминание Севастополя в рассказе «Люцерн»: «Если бы в эту минуту я был в Севастополе...— Толстой вспоминает о севастопольской обороне (одном из центральных эпизодов Крымской войны
В целом комментарии написаны примитивным, заскорузлым языком, каким бывают писаны слабые школьные сочинения с «типичными представителями» (с. 410 / 17 сн.), с «трактовкой темы любви» (с. 412 / 25 св.), с «достаточно распространенными» названиями (с. 483 / 6 сн.) и т. п. Поражает плохое владение русским языком, языковая глухота, сквозь нагромождения слов иногда трудно пробраться к смыслу. Например: «Толстой, судя по всему, тоже согласился в разговоре с Коршем написать на материале прошедшего лета актуальную статью, что и вызвало у него почти немедленно смущение „узостью задачи“» (с. 555); «...в последнем случае речь идет о брате Толстого Сергее Николаевиче и о его использовании в романе в качестве прототипа» (с. 525); «в роли Розины на сцене петербургской Итальянской оперы пела Полина Виардо» (с. 484) и др. Это касается и перевода на с. 44 французской фразы: «ils feron des frais pour nous reservoir» — перевод: «они израсходуются для того, чтобы принять нас». Но ведь есть понятное русское слово «потратятся», здесь более уместное. Или: «...камчатная скатерть... — Сделанная из льняной ткани камчатка, идущей на столовое белье» (с. 527 — тогда уж «из льняной ткани камчатки»: слово склоняется. Правда, все равно неясно: проще — из узорчатой льняной ткани).
В книге великое множество орфографических и пунктуационных ошибок (и опечаток, и именно ошибок. Чудовищных! Диких!) — писали малограмотные? Том плохо вычитан? Видимо, и то, и другое.
С какой стороны ни посмотри — никак не похоже сие ущербное творение на академическое издание. Ну, назовите иначе (молодежное издание, новое, любительское...), и, быть может, сойдет. Исследователям же с таким уровнем филологического образования впору заняться не текстологической подготовкой и научным комментированием сочинений Толстого, а изучением школьной программы 5–8-х классов.
Какой выход? Извиниться перед читателями, поверившими в реальность нового издания сочинений Л. Н. Толстого, и отказаться от этой идеи? Ведь стыдно! Лучше совсем не делать, чем делать на таком уровне. Академическое издание сочинений Л. Н. Толстого должны готовить профессионалы.