I
Мне представилась возможность поразмышлять о редакторе — странной профессии, которой я отдал без малого двадцать лет жизни. Профессия спорная. Даже с позиций тех, кто ею занимается. Один редактор как-то сказал молодому человеку, решившему поступать в полиграфический институт: «Это же не профессия, а выход из положения». Или, как поется в известной песне: «Уж лучше б ты, сыночек, пошел в редактора!».
Спор о редакторе в настоящем своем виде предстал передо мной несколько лет назад при обсуждении великолепной книги Лидии Чуковской «В лаборатории редактора». Она, без преувеличения, явилась волнующим событием в жизни издательств. Тонкая наблюдательность, безукоризненный вкус, наконец, огромный, интересно осмысленный опыт, заключенные в книге, кажется ни у кого не вызывали сомнений. И тем не менее при обсуждении возникли горячие споры. Была поставлена под сомнение самая целесообразность существования редактора. В темпераментной полемике вышла на поверхность коллизия между писателем и редактором, более или менее подспудно существующая в нашей литературной практике.
Писатели о редакторах говорят разно (особенно официально и в их присутствии). Каждый — в меру своего личного опыта, темперамента, внушаемости, наконец, степени уважения к своей профессии. Есть же немало литераторов, приносящих в редакции литературное сырье и считающих нормальным звеном творческого процесса, что редактор «правит» их, переписывая подчас целые куски. Но не о таких литераторах идет речь. Они — явление внелитературное. Результат порочной издательской практики, они просто будут отстранены от литературы, лишь только требования художественности станут действительно безоговорочными. И здесь, и дальше, говоря о писателях, я буду иметь в виду людей, относящихся к литературе как к самому большому и трепетному делу своей жизни. Оговорюсь заранее: все, о чем я хочу сказать, не относится также и к маститым писателям — их редактор в большинстве случаев не правит, и потому проблемы редактора для них не существует. Сама маститость — надежная защита от редакторского давления. Иное дело писатели не маститые, им приходится защищаться, и, думаю, у каждого из них с годами вырабатываются свои приемы этой своеобразной войны.
Вспоминаю разговор, который много лет назад произошел у меня с одним писателем. Я оказался невольным свидетелем ритуала сдачи рукописи — пародийной игры в глубокомыслие, мастерски проведенной им с моим коллегой.
— Почему вы себя так странно ведете, когда сдаете рукопись? — спросил я его через некоторое время.
— А вы не понимаете? — искренне удивился он. — Это же я редактора задуриваю. Так сказать, готовлю его. Даю пищу для его редакторской мысли, а то он ненароком задумается над каким-нибудь важным для меня куском, и тогда пиши пропало! Поверьте, батенька, это необходимо. И не корысти ради, рукопись ведь все равно будет принята. Но, знаете, сердце кровью обливается, как представлю себе, что от самых для меня дорогих кусков рожки да ножки останутся!..
Замечу, писатель был человеком талантливым, серьезным и безусловно честным.
Есть, конечно, и другие методы, иногда смешные, но тем не менее действенные. Помню одного писателя. Входя в кабинет ко мне, в то время главному редактору, он торжественно водворялся в кресло, величественно уложив на колени массивный живот, эффектно раскуривал трубку и, как говорит нынче молодежь, толкал речь о принесенном произведении. В голосе явно улавливался металл, паузы, необходимые для игры с трубкой, были значительны, формулировки весомы и точны. Левитановская интонация, где-то в обертонах, смягчалась нужной долей интимности. Но уже через пять минут вы начинали понимать, что малейшее сомнение в любой детали предлагаемой рукописи равносильно сомнению в последних указаниях партии и правительства и, кто знает, быть может, наказуется по статье 58 Уголовного кодекса. Конечно, потом редактор старался избавиться от этого ощущения, но, думаю, что призрак оратора нет-нет да и витал над его бедной головой.
Не будем, однако, особенно сочувствовать редактору. Я говорил сейчас о могучих и опытных бойцах. Далеко не все писатели обладают характером и умением, необходимыми при сдаче рукописи. К сожалению, для огромной части из них эта операция представляет длительный и мучительный процесс, полный компромиссов и поражений. Увы, как многие из них с горечью говорили мне, — насколько легче писать, чем защищать потом написанное в издательстве. А как мучительно стыдно бывает мне всякий раз, когда я слышу рассказы о жалкой писательской стратегии, состоящей в том, чтобы согласиться на целый ряд нелепых, но мелких, несущественных замечаний редактора, откупиться ими, чтобы потом суметь отстоять главное, самое дорогое. Повторяю: стыдно за свою профессию!
Что же, может быть, правы те писатели, которые рассматривают институт редактуры как вредный, мешающий нормальному литературному процессу? Значит, редакторы действительно не нужны?
Но вот другие факты.
Я не встречал писателя, который, закончив новое произведение, не спешил бы прочитать его своим друзьям литераторам. И при этом достаточно поглядеть на выражение его лица, на его глаза, внимательные и серьезные, чтобы понять, с каким живым интересом он встречает каждое замечание. Но что самое парадоксальное — таким другом-собеседником нередко оказывается профессиональный редактор. Больше того, я знаю десятки случаев, когда опытные писатели буквально гоняются за определенным уважаемым ими редактором, чтобы выслушать его мнение о новой рукописи, его честный совет. А редактор этот отнюдь не работает в издательстве, куда будет сдаваться рукопись, и никак не может помочь в «проталкивании» ее.
В чем же дело? В чем разница между официальным издательским редактором и редактором неофициальным?
Попробуем разобраться.
Редактор неофициальный, по самому своему существу, обладает рядом особенностей.
Прежде всего, он выбирается писателем добровольно, по принципу близости и доверия. Это, так сказать, творческий единомышленник.
Во-вторых, это обычно профессиональный литератор, и его рекомендации профессиональны.
И, наконец, третье, может быть главное,— рекомендации его необязательны.
Так вот, официальный издательский редактор в большинстве случаев, к сожалению, характеризуется как раз отсутствием этих качеств.
Что же такое обычный официальный издательский редактор?
Скажем прежде всего, что настоящих профессиональных редакторов в издательствах ничтожно мало. Даже в большой литературной Москве, уверен, их меньше, чем настоящих профессиональных писателей. И значительно меньше!
Думаю, что хороший профессиональный редактор художественной литературы — порождение своеобразного психологического комплекса. Часто это не состоявшийся, по тем или иным причинам, беллетрист. Но с той очень существенной оговоркой, что человек этот не озлобился, в нем не возникло ущемленности, а сохранилась бесконечная и широкая любовь к литературе и таланту. Он как бы начинает жить в чужих удачах.
Нередко в роли редактора выступают и признанные писатели, не сделавшие редактирование своей профессией. Они оказываются тем лучшими редакторами, чем больше свойственна им склонность к анализу, склонность «потрошить» литературу. Обладая этой чертой, литератор с годами нарабатывает огромные знания в области психологии творчества, законов мастерства. При большой и бескорыстной любви к литературе эти знания, отданные товарищам по профессии, могут принести серьезную пользу. Но тогда, значит, хороший редактор, как и писатель, — это талант, иногда — судьба таланта. Вот мы и вернулись к формуле: «не профессия, а выход из положения». Значит, какая же сложная задача — обеспечить целую литературу профессиональными редакторами с помощью ныне существующих институтов!..