В ... совместной работе над новой редакцией рукописи, где более отчетливо выявятся индивидуальные особенности молодого автора, роль редактора становится, быть может, еще более сложной. Дело в том, что в редакторе очень нередко также живет скрытый художник, которому хочется проявить себя и вовне. И вот иногда случается, что он начинает при правке придавать некоторым местам произведения свойственную ему самому художественную форму, забывая о том, что это незаконно по самой сути дела: не он автор книги.
Вспомним, как был чувствителен к изменениям подобного рода молодой Лев Толстой. Посылая Некрасову рукопись «Детства», он писал ему: «...я вперед соглашаюсь на все сокращения, которые вы найдете нужным сделать в ней, но желаю, чтобы она была напечатана без прибавлений и перемен».
Это не значит, конечно, что Толстой был вообще против всякой дальнейшей работы над рукописью. На этот счет он выработал для себя следующее строгое правило: «Перечитывая и исправляя сочинения, не думать о том, что нужно прибавить (как бы хороши ни были приходящие мысли), если только не видишь неясности или недоказанности главной мысли, а думать о том, как бы выкинуть из него как можно больше, не нарушая мысли сочинения (как бы ни были хороши эти лишние места)». По отношению же к требованиям чисто редакторским Толстой полагал, что «лучше подождать печатать и объясниться».
Мы видели, как требователен к себе был Л. Н. Толстой в качестве «редактора» собственного произведения. Ну, а по отношению к другому человеку, работающему над его рукописью, он требовал «взаимопонимания». Вот этот-то термин «объясниться» и есть самый точный и самый верный. Если исходные точки обеих договаривающихся сторон полностью ясны и взаимно поняты, то из общей работы автора и редактора непременно получится толк.