Позднейший,
А. Т. поначалу принял Зимянина [как главного редактора «Правды»] неплохо: «Наш, белорусский... К белорусским у него была постоянная симпатия. Но тут симпатия испарилась быстро.
Обычно «Правда» «закупала» у А. Т. все, что он писал, «на корню». Между ним и газетой было даже нечто вроде джентльменского соглашения — показывать все написанное «Правде». И все печаталось. Печаталась даже речь на съезде писателей, единственная из речей, интервью на целых полтора подвала одному из американских журналистов, речь перед избирателями. О стихах и говорить нечего. Это был автор «Правды». «Правда» не упускала ни одного его слова. «Теркина на том свете» перехватил для «Известий» Аджубей, пользуясь своими связями с Хрущевым. Это единственное, что не было напечатано в «Правде».
И первое, что не появилось в «Правде» уже из-за самой «Правды», было, как ни странно, стихотворение «Памяти Гагарина».
А. Т. написал его быстро, Гагарин ему очень нравился, я помню, как утром в день первого космического полета я встретил А. Т. возле памятника Пушкину и мы слушали вместе разносившийся повсюду голос Левитана о том, что первый космонавт приземлился, — А. Т. был возбужден, радостен, — теперь не могу и вспомнить, с чего это мы так рано появились возле редакции, скорее всего, наверно, из-за самого события, чтобы решить, как на него откликнуться, и просто поговорить. Потом А. Т. понравился Гагарин по телевизору («Хорошее лицо. Приятное молодое лицо»). Потом в ЦДЛ он встретился с ним, и они хорошо поговорили.
Отклик А. Т. на смерть Гагарина — один из немногих его стихотворных откликов «по поводу». Второй такой, связанный со смертью, был, помнится, о Сталине и напечатан в «Правде». Оба случая, когда не сказать свое он не мог. Но по принуждению ли или по предложению откликаться он не терпел и сразу раздражался, если к нему обращались с просьбой о «дежурной оде».
«Памяти Гагарина» — далеко не из лучших стихотворений А. Т. Но ему оно, очевидно, было близко самой памятью.
И вот звонок из «Правды». Кто-то из отдела литературы, извиняясь, говорит А. Т., что Зимянин просил бы снять одно четверостишие («очень печальное»). Все поперек нрава Твардовского — и то, что просят через кого-то, и то, что просьба нелепая.
— Так само по себе событие невеселое! — взрывается А. Т.
Разговор идет трудный, неприятный. А. Т. требует, чтобы Зимянин сам ему все сказал, изменять чего-либо в стихотворении он не будет.
Через минут десять звонок Зимянина. И тут началось. А. Т. уже распалился. Когда тот что-то сказал о стихах, он прямо ему:
— Я пишу стихи уже сорок лет и знаю, что хорошо и что плохо. И что нужно, знаю. Почему вы думаете, что знаете лучше меня? Откуда у вас такая уверенность?
Всё уже на крике и в таком напряжении, какое бывало у А. Т., когда он сталкивался с нажимом начальства. В таком состоянии выражений он уже не выбирал.
— Не печатайте стихи. Нет, я не хочу печататься в вашей газете. — И грохнул трубкой. Передыхая, смотрит в одну точку. Руки дрожат.
Стихотворение так и не появилось и было спокойно напечатано потом в «Новом мире». А с Зимяниным отношений уже никаких не было.
Если не ошибаюсь, больше А. Т. ни разу не появлялся в «Правде». И «Правда» не звонила ему с просьбами.
1182 Алексей Кондратович. [Об конфликте А. Т. Твардовского с главным редактором «Правды» М. В. Зимяниным из-за предлагаемой тем правки]. НОВОМИРСКИЙ ДНЕВНИК. 1968, 11 апр.
См. также: