Я могу читать мой перевод [«Одиссеи»] как чужой; это было со мною и во время моей работы. Окончив песнь, я отсылал ее в типографию, и, когда приносили ко мне корректуру, я читал ее, как нечто вовсе для меня новое, и это было почти так со всякою корректурою. От этого и ошибки ярче бросались в глаза. Вот и теперь, перечитав Ваши письма и полакомившись, не Вашими похвалами, а Вашею поэтическою симпатиею, мне захотелось развернуть вторую часть Одиссеи, и я прочитал песни стрельбы из лука и убийства женихов как нечто, не только не мною писанное, но и как нечто, никогда мною не читанное. И мне стало грустно, что эта прелесть труда для меня миновалась. Нет сомнения, что во всяком создании поэтическом самое сладостное для поэта есть самый акт создания и что продолжение работы усладительнее самого ее совершения.