При всем практическом характере нашей редакционной работы, она неизбежно приводила к некоторым обобщающим, теоретическим выводам и заставляла задумываться над довольно сложными и трудными проблемами.
Одной из таких проблем был язык, стиль, жанр детской исторической книги.
Когда-то к первым попыткам в этой области отнесся с живейшим интересом Пушкин. Как известно, последнее из его писем, написанное накануне дуэли, было адресовано А. О. Ишимовой — автору исторических рассказов для детей. Конечно, внимание Пушкина привлекли не литературные достоинства книги Ишимовой — довольно бледной и наивной, — а сама идея создания детских рассказов на исторические темы.
В свои «Четыре книги для чтения» включил несколько коротких исторических очерков и рассказов Лев Толстой.
Но из всех лучших образцов этого рода нельзя было составить даже самую скромную библиотечку.
Кого же привлечь к этому делу? Писателей? Но немногочисленные тогда авторы исторических романов — как, например, Алексей Чапыгин, — писали очень сложным, стилизованным языком. А тут нужна была толстовская простота и ясность.
Привлечь историков? Но среди них было еще труднее отыскать таких, которые умели бы писать для детей.
Нелегко говорить о прошлом с читателем, у которого нет никакого запаса исторических знаний.
Выступая на Первом съезде писателей, я как-то сказал, что сведения по истории у наших ребят похожи на лестницу-стремянку, у которой недостает очень многих ступенек, а гораздо больше зияющих провалов между ступеньками.
Как же быть? Нельзя же снабжать каждую книгу длиннейшим предисловием и множеством примечаний, чтобы дать читателю хоть какое-нибудь представление о том, что предшествовало эпохе, о которой идет речь в книге, и как далека она от нашего времени.
Правда, подлинно-художественная повесть — «Капитанская дочка» или «Кавказский пленник» Толстого — не слишком нуждается в комментариях.
Но ведь таких повестей, доступных школьнику, было очень мало.
Значит, наряду с новыми рассказами и повестями, которых мы могли ждать от писателей, надо было все же рассчитывать и на историков.
Но для того, чтобы писать для детей, они должны были проделать ту «ужасную работу» над языком и стилем, о которой говорил Лев Толстой. Только при этом условии написанные ими книги могли увлечь юных читателей в той же мере, что и сюжетная беллетристика.
На одном из таких опытов, пожалуй, стоит здесь остановиться.
Талантливый и авторитетный ученый, специалист по истории античного мира, профессор С. Я. Лурье предложил редакции книгу, в основу которой был положен подлинный документ — письмо греческого мальчика, который жил в Александрии около 2000 лет тому назад.
Профессор написал свою книгу в форме повести, хоть и не был беллетристом.
«Беллетризация» материала ради придачи ему большей занимательности — это старый, испытанный прием, которым нередко пользовались в детской литературе популяризаторы научных знаний.
Редакция полагала, что особая ценность книги С. Я. Лурье заключалась в ее документальности. Она могла стать настоящим событием в детской литературе и вызвать к жизни еще много книг того же жанра, если бы профессор выступил не в качестве беллетриста, а в более свойственной ему роли — ученого, исследователя.
На глазах у читателя и при его самом живом участии можно было провести очень увлекательную и в то же время строгую исследовательскую работу, начав с наиболее простых и элементарных вопросов.
Письмо написано в египетском городе Александрии. Почему же по-гречески? Чем писал мальчик и на чем? По письму видно, что его отец находился в путешествии. Чем же он мог заниматься? Какая обстановка окружала мальчика, когда он писал письмо? Какая, примерно, была в это время погода (в письме указан месяц)?
На все эти и еще многие другие вопросы можно было бы найти довольно точные ответы, показав при этом, какими богатыми ресурсами и какой замечательной методикой исследования располагает современная наука.
Такая книга, шаг за шагом восстанавливающая далекую эпоху, воспитывала бы и в читателе исследователя.
Отказ от привычных форм исторической беллетристики отнюдь не лишил бы ее ни художественной ценности, ни занимательности.
Блестящим примером такого рода исследования (или расследования) может служить «Золотой жук» Эдгара Аллана По.
Автор «Письма греческого мальчика» только отчасти воспользовался советами редакции, но в основном сохранил форму повести.
И все же мы должны быть благодарны ему за то, что его книга наряду с книгами М. Ильина, Б. Житкова и других подсказала нам новые возможности и приемы детской и юношеской научно-художественной литературы.
Книг на исторические темы с течением времени стало у нас гораздо больше, круг их авторов значительно расширился. В Москве и Ленинграде появились повести Юрия Тынянова («Кюхля»), Степана Злобина, Георгия Шторма, В. Голубова, Георгия Блока, Елены Данько, В. Каверина («Осада дворца» и др.).
Однако наша детская литература до сих пор еще в неоплатном долгу перед младшими читателями, которым так нужны исторические рассказы, непревзойденным образцом которых до сих пор остается «Кавказский пленник» Толстого.
Беседуя однажды с ребятами на Кировском заводе в Ленинграде, я задал им довольно щекотливый вопрос: пропускают ли они, читая книги, те страницы или строчки, которые кажутся им скучными. Ну, например, описания природы.
— Нет! — ответили ребята хором.
— А я, признаться, иной раз пропускал слишком длинные описания, когда был в вашем возрасте, хоть это, конечно, очень нехорошо.
— И мы тоже пропускаем! — весело откликнулись ребята.
Так удалось мне вызвать своих собеседников на откровенность. Дети любят в рассказе действие, события. Всякое отступление от фабулы задерживает, как бы откладывает в долгий ящик прямой ответ на прямой и нетерпеливый вопрос: что же было (или будет) дальше.
И надо быть искусным рассказчиком, настоящим художником, чтобы, не отвлекаясь от сюжета, не прерывая действия, создавать по пути и образы героев, и окружающую обстановку, даже картины природы.
Это отлично умели делать безымянные авторы народных сказок и такие писатели-сказочники, как Андерсен.
Безошибочным чутьем разгадали этот секрет и Пушкин в своих сказках, и Ершов в «Коньке-Горбунке», и Лермонтов в чудесной прозаической сказке «Ашик Кериб».
Для ребенка сказка — та же действительность. Он — не только читатель или слушатель, а непосредственный участник всего, что происходит в рассказе. У него «руки чешутся» и ноги не стоят на месте, — он готов сейчас же, сию же минуту мчаться в бой, воевать за справедливость, спасать гибнущих, разоблачать злодеев, восстанавливать попранную правду.
Недаром же мы знали так много юных героев в годы войны и в мирное время.
Эти герои — дети и подростки — те же читатели наших книг, зрители наших спектаклей. Мы не раз видели их с разгоревшимися щеками и ушами за столом библиотеки-читальни, не раз слышали их одобрительные или негодующие возгласы в зрительном зале театра.
Но и самое пристальное изучение классических образцов литературы, и самое глубокое знание психологии ребенка, конечно, не может подсказать ни детскому писателю, ни редактору, что именно нужно для того, чтобы создать хорошую сказку, повесть приключений, исторический рассказ или очерк о явлениях природы.
Тут не обойтись без поисков, без «разведки боем».
Каждый из этих жанров требует от автора и от редакции особого подхода. Каждый опыт индивидуален, хотя и позволяет иной раз делать обобщающие выводы...