О неприятных последствиях закона о 70-летнем сроке действия авторского права после смерти писателя

В последнее время возникла еще одна тревожная история. На классиков ХХ века распространяется новое правило о семидесятилетнем сроке авторского права. Представьте себе: какой-то дилетант, считающий себя великим переводчиком, переводит, например, Элиота. Все поэмы, все стихотворения. Допустим, он умеет выбивать гранты. Он направляет в соответствующие организации убедительные письма и просит грант на издание Элиота, которого до этого переводили не полностью, не так и прочее. Получает его. Затем он договаривается с издательством, которое, пользуясь этим грантом, запрашивает исключительные права на Элиота и становится владельцем этих прав. Оно печатает Элиота в переводе Васькина, и все должны это потреблять. Не важно, что читать это невозможно. В то же время существующий перевод Андрея Сергеева становится фактически самиздатским. Купить его уже нельзя, он не имеет права продаваться до... Элиот умер в 1965 году? Значит, до 2035-го замечательные переводы Андрея Сергеева оказываются под запретом. Ситуация нелепая. Разумеется, авторское право должно действовать при издании, скажем, «Гарри Поттера» и тому подобных книг, писавшихся с целью извлечения выгоды. Но стихи пишутся не для того, и на них нельзя распространять эти вещи. Не должно быть исключительного права на поэта. Это уничтожает соперничество в переводе и открывает дорогу халтуре. Вы получите стихи в версии не того, кто прочел, загорелся и создал шедевр. А того, кто за полгода до этого сообразил, заранее списался с тем издательством и договорился о правах. Уже не будет живого диалога в поэзии, как во времена Пушкина, когда любой мог перевести Байрона или Гюго. Представьте, что А. К. Толстому захотелось перевести стихотворение Гейне «Довольно, пора мне забыть этот вздор...» (из цикла «Возвращение на родину»): «И что я поддельною болью считал. / То боль оказалась живая — О Боже» Я, раненный насмерть, — играл. / Гладьятора смерть представляя!«. Алексею Константиновичу сегодня было бы нужно затратить полдня, чтобы создать гениальный перевод, а затем еще несколько месяцев, чтобы списаться с немецким издательством, у которого права на Гейне, и через полгода получить ответ: «Извините, г. Мей уже купил исключительные права на этого поэта».

Мне кажется, что такая ситуация антикультурна в своей основе. Может быть, этот новейший казус показывает, насколько вообще рынок враждебен поэзии. Она для него только товар. Особый, для чудаков и для колледжей. «Зачем нужна поэзия?» На Западе это популярная тема публичных лекций. Заслуженные, авторитетные мастера в Америке, в Англии, а континенте стараются все доходчиво объяснить, чтобы даже баскетболист понял. Я думаю, Пушкин этого делать бы не стал. Он бы удивился — "вот на! «В письме В. А. Жуковскому от 20 апреля 1825 года читаем: «Ты спрашиваешь, какая цель у „Цыганов“? Вот на! Цель поэзии — поэзия, — как говорит Дельвиг (если не украл этого)». И гордиев узел разрублен! Или вот еще я тут выписал из тетради Поля Валери «Живопись». Он решил сказать что-нибудь мудрое о живописи и начал такой фразой: «Назначение живописи неясно». Думаю, то же самое можно сказать и о поэзии. Тем более — о переводе.