...Я мечтал, чтобы повесть [«Алексей»] вместе с написанными рассказами вошла в мою будущую книгу [прозы]. Марина Иванова прочла ее, бестрепетно сказала: «Попробуем». Мне было неловко и неуютно, я четко сознавал — для редактора это рискованная авантюра, но и ее захватил азарт. Должен сказать, что мне в моей жизни сильно везло с редакторами — с Мариной, с Калерией Николаевной Озеровой. Знаю, не я один им обязан. Когда-нибудь благодарный исследователь напишет о мужестве стойких женщин, служивших не за страх, а за совесть несчастной отечественной словесности. Метались, хитрили, искали лазейки, проталкивали непроходимые тексты через игольное ушко, при этом всегда рискуя лишиться и места, и средств к существованию.
<...> Тропа моего однотомника, как я и предполагал, была терниста. Одна из начальственных дам в издательстве не преминула щипнуть Иванову: «Как можно предлагать „Алексея“. Ведь это же сплошной декаданс! Какой-то распутник, спит с тремя женщинами». Марина ответила, что декаданс — это когда не спят ни с одной, а если спят, да еще с тремя, то это утверждение жизни. Дело, подумал я, не безнадежно. Лучше, чтоб моего героя уличали в безнравственности, чем в безысходности и в связях с диссидентским подпольем. С другой стороны, нельзя не задуматься: не слишком ли зашифрована повесть.