Редактор — первый человек в издательстве, в руки которого попадает предназначенная к изданию рукопись. Похоже, что первый не только в технологической цепочке, но, как правило, и по значимости: практика такова, что именно редактор организует обычно совместную работу специалистов, ответственных за подготовку и выпуск книги, а потом управляет работой сложившегося коллектива 1.
Соответственно чаще всего на редактора и ложится ответственность за интегральные итоги этой коллективной работы — качество будущей книги, а уж, как минимум, качество ее текста. Но что значит — организовать коллективную работу и управлять ею? Это предполагает, прежде всего, видение конечного результата и путей его достижения. Но это отнюдь не предполагает ни знакомства управленца со всеми деталями деятельности разных профессионалов, ни унификации целей участников. Что касается первого «ни», то к сказанному можно добавить, что организовывать коллективную работу и управлять ею — значит нести ответственность за целостность ее результатов. Взять на себя такую ответственность может и дизайнер, но чаще в этой функции, кажется, выступает редактор. (Для меня классический пример — Молок, о работе которого я уже рассказывал [в сборнике «Книга в системе общения» Ю. А. Молоку посвящены статьи М. Раца «С Юрием Александровичем» и «„Памяти Молока“. Об одном библиофильском издании»].) Кто за что отвечает, конечно, должно быть написано в должностных инструкциях, но ответственность за целое несет кто-то один. Командир полка может быть и сапером, и артиллеристом, и пехотинцем, и разведчиком, но за исход операции отвечает он.
Практическое значение второго «ни» заставляет и к нему отнестись внимательно. Казалось бы, естественно подчинить труды издательского коллектива, работающего над книгой, интересам и целям автора. Как автор по позиции я, конечно, целиком поддерживаю этот тезис, но в качестве автора данной статьи мне трудно поставить здесь точку. Никаких сомнений не вызывает, так сказать, «медицинская» трактовка тезиса («не навреди!»), ибо навредить будущей книге в процессе издательской подготовки и производства очень легко.
Но вот пример иного рода. Рукопись своих «Заметок библиофила» я принес в издательство НЛО [«Новое литературное обозрение»] без иллюстраций. По ряду причин у меня и мысли не было об издании этой книги с иллюстрациями. Однако, ознакомившись с текстом, И. Прохорова [руководитель издательства «Новое литературное обозрение»] достаточно жестко предложила выпустить книгу иллюстрированной. Мне (и художнику книги Олегу Смирнову) это сулило целую кучу новых хлопот и головной боли. Пришлось, однако, согласиться. Полагаю, что Прохорова принимала такое решение, исходя из интересов издательства, но решение это оказалось в итоге очень удачным для книги и, надеюсь, для ее читателей. Сейчас мне уже трудно представить это издание без иллюстраций: боюсь, что оно не только было бы скучным, но стало бы даже интеллектуально беднее.
Число подобных, — как и противоположных — примеров легко умножить: как свидетельствует опыт (и не только издательский), в коллективной работе, если это не работа на конвейере, то и дело происходят столкновения интересов и целей ее участников. Скажу даже больше: в идеале должны происходить. Потому что у действующих лиц (по крайней мере, основных) могут и должны быть собственные замыслы и цели. Для них авторская рукопись — только материал, на котором развертывается их профессиональная деятельность. Естественно, что интересы их сталкиваются и задача редактора (чаще всего редактора — по смыслу дела и по факту) — организация совместной работы (соорганизация) автора, дизайнера, своей собственной. Соорганизация, а не согласование, когда всем приписывается одна та же цель. Это момент программной (проблемной, диалогичной) организации работы в отличие от плановой (задачной, монологичной). Иначе коллектив издательства будет не обеспечивать издание книги, а обслуживать ее автора, и тогда уж ни о каком творчестве дизайнера и редактора говорить не придется.
В упоминавшейся статье А. Э. Мильчин пишет о том, что редактор в своей работе одновременно защищает интересы автора, читателя и издателя. Поскольку интересы названных персонажей часто и резко расходятся, я могу согласиться с этим, только оговорившись, что такая идиллия мыслима при одном условии: если редактор будет прежде всего отстаивать собственные интересы. Опасения Мильчина по поводу собственных интересов редактора, чреватых конфликтом с другими участниками работы и, прежде всего, с автором, понятны и, бесспорно, имеют основания, но на то и говорится о диалоге. Ведь «переламывание» автора редактором (или наоборот) как раз происходит в режиме обмена монологами! При этом «кто смел, тот и съел»: монологичность и авторитарность — близнецы-братья. По-моему же, искусство редактора — это как раз искусство выстраивания диалогических отношений, поскольку автор (да и издатель) по позиции больше склонны к монологу. Автору нужно книжку издать (хорошо еще, если он хочет «внедрить» читателю свои идеи), издатель чаще всего стремится максимизировать прибыль, — зачем им диалог и прочие премудрости? А вот редактору для выполнения его миссии, — если, конечно, понимать ее указанным выше образом — уже на стадии работы с рукописью именно диалог (с другими участниками издательского процесса) и нужен. Пользуясь известной метафорой, я бы сказал, что в итоге редактор умирает в книге вместе с автором, издателем и т. д.
В целом, мне кажется, не следует противопоставлять мои соображения точке зрения А. Э. Мильчина: я рассматривал бы их, скорее, как взаимодополнительные. Если искать противоположную изложенным соображениям точку зрения, — а для ясности это полезно, — то в некотором смысле я говорил бы о позиции О. Слуцкого, который стремится дать унифицированное описание работы редактора на все случаи жизни с помощью десятка-другого норм и правил (Полиграфист и издатель. 1999. № 3). Такое противопоставление, действительно, позволяет взглянуть на интересующий нас предмет под новым углом зрения.
Задавая лишь общие правила работы редактора, игнорируя ее ситуативность, в частности необходимость индивидуального подхода к разным авторам и произведениям, Слуцкий, по существу, представляет ее как воспроизводящуюся по нормам производственную деятельность: массовидную, безликую и безличную. Говоря о производственной деятельности и соответственно производственных отношениях, я имею в виду, что такие отношения (по понятию) суть отношения кооперативные; отношения, если вспомнить Фромма, по принципу обладания, а не бытия. В случае автора, редактора, дизайнера и пр. эти отношения соответственно строятся как обмен монологами: производственные отношения в принципе не могут быть диалогичными. Они в этом смысле сходны с армейскими.
Если не бояться высоких слов, я бы сказал, что в моем, представленном выше варианте работа редактора выступает как творческая деятельность, в рамках (и посредством) которой не просто воспроизводится — по известным схемам и нормам — кооперация редактора с другими участниками издательского процесса, а развивается их «коллективная мыследеятельность». (Есть в методологии такой термин, с которым мы уже сталкивались при обсуждении «Библиофилии и библиомании» [вот соответствующая цитата оттуда, в какой-то степени дающая представление о значении этого термина: «...высшие формы активности — мышление и мыследеятельность — относятся к человеческой личности, осуществляются сообразно текущей ситуации и регулируются соответственно личными ценностями и целями» /с. 252/] .) Книга «творится» точно так же, как, по идее, заключенное в ней произведение. В идеологии Слуцкого книга, напротив, «производится», как, например, и производились миллионными тиражами советские «макулатурные издания» (или — посредством знаменитого СНИПа, «Строительных норм и правил», — хрущевские пятиэтажки). Здесь стоит еще раз напомнить о различии специалиста и профессионала: специалист может прекрасно справляться со своим делом на производстве, но, чтобы участвовать в сотворении книги, надо быть профессионалом.
Хочу особо подчеркнуть, что при всей эмоционально негативной окраске сказанного само по себе представление О. Слуцкого вполне законно и осмысленно, если и поскольку оно не вытесняет иных форм представления. С учетом сказанного для меня вопрос будет ставиться примерно так: каким образом следует представлять отношения редактора с другими участниками издательского процесса, чтобы создать условия для развертывания коллективной мыследеятельности? Но при этом надо учитывать сильное ограничение: если и пока таковая не возникает (а это как раз и есть массовый случай), предлагаемое представление должно обеспечивать «нормальную» работу коллектива, т. е. издательский процесс должен воспроизводиться и идти по нормам, пусть и не творческой, но культурной производственной деятельности. В сущности, я и стараюсь сформировать представления о профессии редактора, удовлетворяющие изложенным требованиям.