Если есть у тебя лишнее время, взгляни на стихи и поправь, и выкинь (это главное) все лишнее, на что, конечно, издатель мой согласится. <...> Будь же снисходителен, милый друг, исполни мою просьбу. Если есть у тебя свободный часок, то скажи мне, чтó понравилось тебе и чтó не понравилось. Здесь в лесу не у кого спрашивать; я начинаю страшиться за талант мой, не сбился ли он с доброго пути? Понравился ли мой «Тасс»? Я желал бы этого. Я писал его сгоряча, исполненный всем, что прочитал об этом великом человеке. А «Рейн»? А другие безделки? Воскреси или убей меня. Неизвестность хуже всего. Скажи мне, чистосердечно скажи, доволен ли ты мною.
<...>
Что скажешь о моей прозе? С ужасом делаю этот вопрос. Зачем я вздумал это печатать. Чувствую, знаю, что много дряни; самые стихи, которые мне стоили столько, меня мучат. Но могло ли быть лучше? Какую жизнь я вел для стихов! Три войны, все на коне и в мире на большой дороге. Спрашиваю себя: в такой бурной, непостоянной жизни можно ли написать что-нибудь совершенное? Совесть отвечает: нет. Так зачем же печатать? Беда, конечно, невелика: побранят и забудут. Но эта мысль для меня убийственна, ибо я люблю славу и желал бы заслужить ее, вырвать из рук Фортуны. Не великую славу, нет, а ту маленькую, которую доставляют нам и безделки, когда они совершенны.