Есть старое правило у рецензентов: «автора обласкать, рукопись отвергнуть!». Оно действует десятки лет и приемлемо хотя бы потому, что в случае жалобы графомана в вышестоящую инстанцию нужна надежная и профессиональная отписка. Учитывается, кроме того, и чисто человеческая сторона дела — ведь автор прислал на суд, может быть, самое для него дорогое — свою душу, свою боль и любовь, и обидеть здесь легче легкого. Поэтому в большинстве своем рецензии корректны, вежливы и доказательны, хотя, конечно, дико иногда писать обстоятельнейший ответ на сочинение, стоящее за гранью здравого смысла. Но тут ничего не поделаешь: короткому, резюмирующему мнению профессионала доверия нет, так уж повелось. Вторая часть правила более сурова и реалистична, потому что рецензент должен помнить не только о художественном уровне предлагаемого сочинения, но и о возможностях издательства, давно уже составившего план и отбивающегося всеми силами от тех, кого не остановить никакими рецензиями.
Первыми среди избранных, минующих строй доброжелательных и строгих рецензентов, как правило, проходят «влиятельные» люди литературы. Они — вне зоны критики, для них всегда находятся услужливые рецензенты, редакторы, бумага. Я не имею в виду, конечно, тех писателей — секретарей творческого союза, чей талант и мастерство признаны всенародно и выдержат любую критику, я всего лишь говорю о примерах давления «сверху». При попытках оттянуть срок изданий иных книг, перенести на следующий год, а может, и отказать, на издательство обрушивается лавина телефонных звонков, бумаг, приказов, «личных» просьб, заявлений и прочее. Этим, на мой взгляд, объясняется издание, по крайней мере, половины из огромного потока серых книг — хорошо обкатанной, пресной прозы. Моральный и материальный урон от издания этих книг велик. Они отупляют читателя, отучивают его от самой мысли возможности сопереживания с героями книг, просветления взгляда на жизнь (пусть даже и через трагическое), осознания себя в своем времени. Сюда же относится и вторичная литература, эксплуатирующая достижения лидеров того или иного литературного направления: «деревенской» или «производственной» прозы, «военного», «городского», сибирского романа и прочее.
В последнее время, кстати, все больший удельный вес, уже достаточно ощутимый, занимают книги детей этих авторов. Почти все они подросли за последнее десятилетие и двинулись в писатели и редакторы. В большинстве своем не по призванию, а потому, что «там лучше». И если у их отцов были все же какие-то изначальные писательские качества — характер, хватка, знание жизни, — то «литературные дети» не всегда удачно наследуют качества своих родителей. Я не хотел бы здесь отрицать большого положительного фактора влияния родительского воспитания и среды на формирование молодого таланта. Это было бы неверно, тем более что именно из литературных семей в последние годы появились прекрасные издатели и критики. Их отличают и хорошее знание литературы, и понимание самого процесса создания книг, всей его сложности и неоднозначности. Я говорю о другом: об «устройстве» книг и должностей по протекции, всей силой авторитета, о проталкивании «детей» в литературу, о неизбежности их прихода туда, где, может быть, им всю жизнь будет неуютно и плохо, а уж тем, кто работает с ними и зависит от них, тем более.
Третий вид наиболее часто печатаемых авторов — сами редакторы. Почему-то считается, что находиться при таком деле и не участвовать в нем — это святым надо быть. Все равно что апельсинами торговать и ни разу их не попробовать. Многие писатели специально идут работать в издательства, чтобы легче «пристроить» книгу. Запретить это нельзя, такой запрет был бы элементарно несправедлив. Приветствовать тоже нелепо. А вот задуматься уместно: как с этим явлением быть дальше?
И, наконец, халтурщики. Практикуемая в издательском мире система кампаний, создание конъюнктуры в той или иной области нашей общественной жизни, сиюминутность вопросов, от решения которых якобы зависит наша с вами судьба, создают для подобных литераторов самое широкое поле деятельности. Иной раз совсем ничего не значит, каким суконным языком написана книга: лишь бы она «втискивалась» в рубрику рабочей прозы, остросоциальной тематики, патриотического воспитания и т. п. Люди сладкой жизни, заполнившие эту область литературы, весьма и весьма далеки от тех возвышенных слов, что каким-то удивительным образом вроде бы и выражают наши с вами искренние чувства, но и в то же самое время дают их авторам ощутимую материальную выгоду и даже власть над нами, потому что кто же из нормальных и честных людей пойдет против этих светлых для него понятий, кто восстанет, да и как восстанешь — ведь слова-то свои, родные, кровные.