В конце каждой книги, выпущенной в нашей стране, вместе с выходными [правильно: выпускными] данными значится скромное имя редактора. Читатель редко задумывается над тем, что имя это свидетельствует о большой, упорной работе над текстом, зачастую над композицией книги, над ее языком.
Среди части писателей распространено неверное мнение, будто редактор — это чуть ли не антипод писателя, будто он нивелирует особенности его языка и стиля, проявляя иногда даже прямое невежество. Откуда пошло такое пренебрежительное отношение к труду редактора, и могут ли отдельные анекдотические случаи характеризовать творческую деятельность наших редакторов?
Писатель, который пишет правильным, хорошим языком, образно, своеобразно, доставляет редакторам, по их собственному свидетельству, эстетическое удовольствие при работе над его книгой. Работать над таким текстом легко, а если случаются огрехи, которые находит редактор, автор обычно только благодарен ему за его указания. Но вот попадается редактору дремучий в лучшем случае, обезличенный в худшем случае текст. В дремучем тексте приходится попросту приводить все в логический и синтаксический порядок: это трудно, но все же в какой-то степени интересно. А вот попробуйте сделать так, чтобы заблистали обезличенный текст, серый, однообразный язык, невыразительность образов. Сколько это требует усилий, сколько раз редактор встречается с автором, указывает на недостатки и слабости, настойчиво требует улучшений! И как раз писатели именно такого рода больше всего склонны упрекнуть редактора в том, что он «искажает их язык и стиль».
Из истории нашей литературы мы знаем классические примеры редакторской работы Пушкина, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Короленко, Чехова, Горького. Мы знаем и более скромные имена редакторов, как В. Миролюбов или А. Богданович, о работе которых с признательностью и уважением писали и В. Короленко, и М. Горький. Редактор — друг и помощник писателя, конечно, имеется в виду хороший, умный редактор.
<...>
Многие из нас написали не одну книгу, искушены в писательском деле, но сколько раз и опытным литераторам приходится быть благодарными редактору за обнаруженную описку, неточность или признать правильность его вкуса, когда редактор рекомендует не включать в книгу ту или иную вещь. Скромность этих тружеников велика, а ведь их опыт и знания способствуют развитию нашей литературы! Их деятельность особенно уместно отметить перед съездом писателей, когда в порядке дня стоят вопросы языка, стиля и метода писательского труда.
Редактор должен чувствовать стилевые и даже синтаксические особенности литературной речи писателя. Почувствовать, например, стилевую особенность Герцена — это значит понять особенности его языка, со всеми его неправильностями, с точки зрения узаконенного синтаксиса, и галлицизмами; но мы знаем, что именно писатели обогащают язык и вносят поправки даже в, казалось бы, незыблемые законы синтаксиса.
Ни один чувствующий природу литературной речи редактор не станет посягать на то, чтобы нивелировать эту речь. Умный редактор запнется иногда на той или иной особенности, задумается, но тут же признает, что особенность эта и отличает писателя, и не станет на свой манер и образец расставлять бемоли и диезы.
Можно с глубоким уважением, в частности, указать на тот отряд редакторов Гослитиздата, которые работают не только над текстами современников, но и над труднейшими текстами переводов сочинений, например, Бальзака. На полках наших книжных шкафов стоят собрания сочинений классиков, выпускаемые Гослитиздатом. Рядовой читатель даже не представляет себе, какой порой огромнейший труд был проделан в ряде случаев по сличению текстов, сколько рукописей, книг, документов надо было поднять, чтобы исковерканный царской цензурой, редакторскими искажениями в прошлом, ошибками при переизданиях текст того или другого классика не только обрел первоначальную чистоту, но и был расшифрован и дополнен бесчисленными редакторскими комментариями и примечаниями.
Не раз, обращаясь к
Многоопытный и, кажется, назубок знающий тексты Некрасова К. Чуковский с благодарностью упоминает редактора его книги «Мастерство Некрасова» М. Еремина, который, по словам автора, «вынес на своих плечах» эту книгу. Среди писателей заслуженным уважением пользуются имена редакторов Гослитиздата Н. Немчиновой, З. Кульмановой, Г. Граника, Л. Красноглядовой, А. Воинова и некоторых других, трудолюбиво и с величайшей бережливостью работающих над книгами советских писателей.
<...>
Как часто писателю недостает поверенного в его сложном и ответственном деле! Хороший редактор — именно поверенный писателя. Но тут возникают особенности другого порядка: как и любой читатель, редактор не к каждому писателю чувствует одинаковое расположение. Существуют писатели, внутренне близкие ему, существуют писатели и чуждые. Редактор — это не только номенклатурная должность: у редактора есть свой вкус, ему может нравиться или не нравиться, как пишет тот или иной писатель. Пускай он редактирует того писателя, язык которого он чувствует, музыку речи которого ощущает. Мне кажется, что даже в канонических случаях редактор, скажем, у Демьяна Бедного, должен быть другой, чем у Блока. А уж если говорить о действующих современниках, то с различием их индивидуальностей следует тем более считаться.
Нивелировка в этом деле приводит к тому, что редактор, формально выполняя свои обязанности, не считает для себя необходимым быть творческим защитником книги. Это снижает роль редактора, и естественно, что писатель относится с подозрительностью к деятельности редактора, которому в общем его книга не нравится, но он редактирует ее потому, что ему это поручено «в служебном порядке». Тут именно и начинается ремесленничество, худший вид негативного отношения к литературе. Моя хата с краю, для оценки книги есть редсовет, есть главный редактор, а я, так сказать, только исполнитель. Такое толкование роли редактора — и неверное, и вредное для литературы. Оно находится в противоречии с классическими примерами редактирования, и не надо обращаться к большим именам, чтобы доказать эту истину.
К. Чуковский называет редактора своей книги «творческим редактором». Я думаю, что именно этой степени оценки и должен добиваться редактор. Творческий редактор умеет слушать речь, он хорошо понимает подтекст, его «птички» на полях рукописи — это не только пометки погрешностей, но они означают и его собственные раздумья. В этих случаях редко случаются разногласия между писателем и его редактором, ибо писатель понимает, что его книга прочитана творчески, а не формально.
<...>
К сожалению, у нас есть еще «самоучки-редакторы», бесконтрольно уродующие авторский текст или дающие противоречивые, а иногда и неправильные указания. У нас есть еще редакторы, которые пишут из осторожности столь глухие рецензии, что издательство так и не знает, одобряют ли они книгу или нет, и вынуждено дать ее на отзыв другому редактору, а иногда и третьему, расходуя государственные средства на поддержку безответственных и равнодушных к литературе людей.
Этого не должно быть в нашем писательском деле, и есть все возможности для того, чтобы этого не было. Пригодность редактора должна определяться квалификационной комиссией, а не отделом кадров по формальному признаку, и, конечно, чтобы определить качественные возможности редактора, недостаточно месячного испытательного срока, как это применяется ныне. За месяц ничего не узнаешь; пусть это будет год — право, срок небольшой для испытания творческого культурного деятеля, каким должен быть редактор. Конечно, и Союзу писателей придется перетряхнуть список рекомендованных им редакторов, чтобы отсеять тех, кто не хочет принять на себя никакой ответственности за дело литературы и кто рассматривает свое редакторство только как источник существования, то есть как холодное ремесло.