Дочитал я роман Азольского «Степан Сергеич».
Еще один роман, который трудно будет напечатать. И не напечатать нельзя, поскольку роман отбрасывает далеко за черту реальной литературы все, что было написано Кочетовыми и Кетлинскими о рабочем классе и пр. В этой связи легко понять, почему писатели ненавидят Солженицына. Своим существованием он выводит остальных писателей за черту литературы. Так же, как при свете пятисотсвечовой лампы уже не замечаешь зажженной спички. Или как при свете дня кажется ненужной и раздражающей сама пятисотсвечовая лампочка. То же с Азольским. Еще не оформившийся, рыхлый, сырой роман, вывалянный в перьях лишних слов, он, очистившись, станет грозным для многих.
Роман Азольского «Степан Сергеич» — из самого что ни на есть «самотека». Пришел в редакцию никому не известный автор, не напечатавший ни одной строки, и принес сразу огромный, под тридцать листов, роман, заставивший всех нас ахнуть. Написан роман с той свободой владения материалом, которая дается только большим знанием, и с той легкостью, щедростью и озорством, какая бывает у людей талантливых, богатых, может быть даже чрезмерно богатых талантом. Одной удачной остроты мало, даст две-три похожих, но не повторяющихся. Своих героев ставит в самые разные положения и весело, словно забавляясь, а в действительности вполне серьезно наблюдает за ними, как они себя ведут и чувствуют. И видно даже, что наслаждается их поведением и ему нравится рассказывать о них. И это наслаждение передается читателю.
Степан Сергеич — главный герой романа, лицо во всех смыслах положительное. Даже сверхположительное. Он идеальный герой. Он делает все так, как его учили и воспитывали. И из-за этого постоянно вступает в конфликт с окружающими его людьми и в особенности с начальством, руководством. Ибо воспитывая, внушая патриотические, партийные, государственные истины малым сим, руководство живет совсем не по этим правилам. Выясняется даже, что эти правила, и сейчас повторяемые школой, пропагандой, руководством, как-то совсем не вяжутся с реальной жизнью, и когда человек живет только по ним, то он становится похож или на чудака, дурачка, или его уже надо бояться. Так это и получилось со Степаном Сергеевичем, который со своей честностью попал в тяжелое положение в армии, откуда его вышибли, а потом и на гражданке.
Гражданка для Степана Сергеевича и для читателей — среда специфическая. Закрытое номерное КБ. Сверхзасекреченное. Можно догадаться, что занимаются там новейшей электроникой. И поскольку никто сунуться туда не может, то, в полном соответствии с обычной логикой, именно там, на самом переднем и самом недоступном крае нашей техники и промышленности, творится такое, что никак не может происходить на открытом любому контролю предприятии. Засекреченность как бы предполагает обязательность несусветной «липы», «бардака», полнейшей бесхозяйственности и фантастического транжирства, какая немыслима нигде, а только там, где уже нет названия, а есть номер, и номер этот — как табу, как колючая проволока, как священный трепет перед тайной и секретом.
Василий Семенович Емельянов, ставший к тому времени нашим автором, а когда-то работавший ни больше, ни меньше председателем Госкомитета по атомной энергии при Совмине СССР, прочитал по моей просьбе роман Азольского и написал путаную рецензию, из которой явствовало, что печатать роман и нельзя, и вредно. Но на мой простой вопрос: «Правда это или вранье — то, что описывает Азольский?» — вздохнув, сказал: «Конечно, все, что он пишет, — правда». — «Ну, а почему же тогда нельзя печатать?» — спросил я, тоже прикидываясь дурачком, и милейший Василий Семенович только помотал головой: «Нельзя! Нет, нельзя!», уже и не объясняя ничего.
С романом что-то надо было делать. Мы его объявили, и поскольку «а» — первая буква в алфавите, в списке на обложке журнала Азольский стоял первым. Да и, кстати говоря, при всем уважении к писателям, объявленным нами на 1968 и 1969 годы, роман Азольского можно было бы назвать первым в списке по своему значению. И новизна материала (кстати, действие происходит в Москве, на суперпередовом, опытном промышленном предприятии, — вот вам современный роман!), и безусловная талантливость автора, видная на любой странице, когда даже лишнее жаль сокращать, — все говорило, что еще один интереснейший роман есть в активе нашей литературы.
Но до сих пор он так и не появился [роман А. Азольского «Степан Сергеич» был опубликован в «Новом мире» в 1987 г. /№ 7—9/].
А. Т. говорил не раз: «Есть один закон, по которому рукописи, лежащие в столе, стареют гораздо быстрее, чем книги». Неужели и этому роману уготована участь безвременного увядания?