А. Т. снял рассказ Семина. «Эскизно. Я думал, что это начало рассказа, а оказывается, весь рассказ...»
А. Т. о снятом им рассказе Семина:
— У него явно не хватает жизненных впечатлений. Пусть он возьмет командировку и поедет куда-нибудь на Усть-Илимскую ГЭС, пусть к нам приедет, мы поговорим с ним. Но печатать то, что он дает, — невозможно. Это значит ставить его под удар. Нельзя печатать рассказ — как парень из немецкого концлагеря попал в наш — и еще почище. Нет, это невозможно печатать. На Семина же и набросятся.
Речь идет о двух рассказах Виталия Семина — в одном описывалось бегство подростка из немецкого лагеря (кстати, действительный факт: сам Семин был при немцах угнан в Германию и там провел свою юность), оканчивающееся тупым и пристрастным допросом в нашей комендатуре. Из огня да в полымя. Второй рассказ был безобиднее, но и впрямь набросочный, эскизный, очень личный (поездка к теткам, приехал, тетки все те же, добрые, наивные... и в общем, больше ничего и нет).
Нам очень хотелось напечатать Семина, попавшего после превосходной вещи «Семеро в одном доме» в полосу какого-то вялого неписания, а то, что писалось, как-то было бледнее, немощнее «Семерых...». А. Т. очень высоко ценил «Семерых...», много говорил об этой повести, но самое доброе отношение все же не оборачивалось у него снисходительностью, такой понятной, в общем-то. Много ли хороших людей и писателей на свете, можно на что-то и закрыть глаза. А. Т. закрывал, когда печатал Исаковского (не мог отказать) или рассказики Соколова-Микитова (тоже не мог — и правильно, что не мог). Но от молодых — требовал. И может, тоже правильно требовал. Как можно отказать прекрасному старику, к тому же почти ослепшему. А тот же Семин еще в силах и горы своротить.