Ну вот, я прочла Вашу пьесу [опубликована посмертно в альманахе «Петрополь» (СПб., 1992. № 4)]. Сначала долго не могла сообразить, какова у всей этой восхитительной феерии «сверхзадача». Потом поняла. И, разумеется, ей не сочувствую.
Думаю также, что читатель и зритель не поймет, в кого Вы метите (хотя бы потому, что его [А. И. Солженицына] сочинений не читает), и несколько удивится столь запоздалому — и привычному! — разоблачению дурака Николая II. Конечно, Ведомство Правды при любом несправедливом строе — затея глупая. А когорта неподкупных — члены которой иногда даже не знают ничего друг о друге — существует, существовала всегда, и Клопов, при всей его наивности, человек, достойный уважения, ибо делает добро. И когда, при последних фразах пьесы, затея его рушится — мне жаль.
Написана пьеса прекрасно, характеры очерчены ярко: Митя, поручик, Тыкин, дамы, филеры, дворник. Речь всюду богатая, выразительная. Но я старше Вас на 15 лет, и потому дореволюционное словоупотребление помню, а Вы знаете его только из книг и допускаете некоторые невозможности. Так, например, слово «переживать» не употреблялось так, как употребляет его
Тут можете мне поверить на слово. Два раза меня резанули — в смысле современности — ремарки — ну, конечно, ремарки имеют право быть современными, это не реплики тогдашних героев, но Ваши. А все-таки я их помечу. Слово «гардероб» (стр. 19) не значило тогда шкаф для платья (он назывался «платяной шкаф» или «зеркальный шкаф»), а гардероб — это и было самое платье, т. е. вся ваша одежда в совокупности: «мой гардероб весьма скуден, убог или богат». Кроме того, слово «забрать» (стр. 13) означало отнять, отобрать насильно или арестовать: «его забрали». А сейчас стали говорить: «я забрал свою шапку» вместо «взял». Но тут уж, конечно, — речь автора.
<...>
Читать мне было интересно, и я часто смеялась. Думаю, и зрители встретят пьесу хорошо.