II
<...>
До революции все издательства чрезвычайно жаждали получить хорошую детскую книжку, потому что она приносила большой доход. Но странное дело: то, что давали литераторы, успеха не имело, а всякая полулубочная поэзия имела успех. Например, скверный перевод немецкой вещи «Степка-растрепка», сделанный немцем, который плохо говорил по-русски. (Я был знаком с его сыном, даже он еще плохо говорил по-русски — представьте же себе, как говорил отец!)
И ногтей стричь больше год
Не давал и стал урод.
По-русски, не правда ли?.. Тем не менее этот «Степка» имел сумасшедший успех. Это была первая детская книжка, которую я прочел. Трогательно вспоминает о ней Блок. «Бабушка Забавушка» тоже имела успех. Это был ужасный перевод английской сказки, сделанный Висковатовым.
Успех чрезвычайный... Почему? Это были вещи хорошей традиции. Фольклорной. Проверенной временем. У них была органическая основа. В них сказалось понимание ребенка. Это были веселые книжки, несмотря на навязчивую мораль... А стихи, которые печатались в детской литературе того времени, били мимо. Ребенку было интереснее читать:
чем брюсовское:
Первый, кто слил литературную линию с лубочной, был Корней Иванович. В «Крокодиле» впервые литература заговорила этим языком. Надо было быть человеком высокой культуры, чтобы уловить эту простодушную и плодотворную линию. Особенно вольно и полно вылилось у него начало. «Крокодил», особенно начало, — это первые русские Rhymes. Перед революцией появились стихи Саши Черного, но они были пародийные, камерные: «Спи, мой зайчик, спи, мой чиж, // Мать уехала в Париж...» Были и милые вещи:
Сливу с косточкой он съел...
Но такого было мало... Были еще жеманные стишки Марии Моравской, неплохие стихи Венгрова:
Про мышат и лесенку —
это было не бесталанно, но существенный поворот совершил «Крокодил».