727
Ctrl

Юрий Буртин

Оценка А. Т. Твардовским дипломной работы автора о поэме «Страна Муравия»

Из книги «Исповедь шестидесятника»

2003

Свою дипломную работу о «Стране Муравии» я писал с увлечением. <...>

Дипломная моя разрасталась, своему руководителю А. Г. Дементьеву, тогда уже ставшему заместителем главного редактора «Нового мира» и жившему в Москве, я слал главу за главой, он же давал их почитать Твардовскому. Однажды в конце 1953 года я получил от Дементьева адресованное ему, но предназначенное для меня письмо Александра Трифоновича с важными замечаниями и с поразившим меня советом: учесть, что колхозы нужны были государству, крестьянин же, будь его воля, вполне мог без них обойтись.

«Главное, что ему нужно понять при рассмотрении книг, посвященных коллективизации, — говорилось в письме, — это вот что. Наиболее общий их (этих книг) изъян в том, что авторы решали вопрос о вступлении мужика в колхоз, исходя из необходимости самого единоличного хозяйства (скажем, среднего). Мол, „из нужды не выйти“ и т. п. Для этого подчеркивалась эта „нужда“, подводилось все к тому, что, мол, прямая материальная заинтересованность — основной стимул вступления, скажем, середняка в колхоз. И это тогда, как мужик имел Советскую власть, получил землю, построил хату из панского леса, пользовался с.-х. кредитом и т. п., но главное, конечно, земля. Он только что начал жить, только что поел хлеба вволю. И при этих условиях он мог, по моему глубокому убеждению, воздерживаться от „коммунии“ еще этак лет 200–300, даже при наличии образцовых, показательных колхозов-коммун, которые были бы островками в этом море единоличности. Правда, так бы оно не было — „острова“ эти мало-помалу ушли бы под воду.

Короче, суть вся в том, что колхозы явились не из потребности единоличного (среднего) хозяйства, а из общегосударственной необходимости (отсутствие товарного хлеба с ликвидацией крупного помещичьего хозяйства, диктат кулачества и т. п.). Пусть тов. Буртин (не ошибаюсь?) посмотрит это все хорошенько, и он поймет, откуда фальшь и натяжка в изображении такого драматического периода в жизни народа. „Муравия“ — не исключение в ряду др. книг в этом смысле. Слабейшая ее сторона — попытка („Острова“) представить дело так, как всем нам тогда казалось — нужно его представлять. И отсюда же — невнятность конца, „свадебный“ апофеоз и пр.

Правда, это было давно написано, после уж все эти свадьбы и колхозные деды поперли валом. А сильнейшая и ценнейшая сторона — в драматизме картины, в том, что упор не так на „материальность“ единоличной жизни, как на ее „поэзию“, традиционную красоту. Не будь этого, нечего было бы и говорить об этой книге теперь» (18.ХII.53; Барвиха).

Письмо Твардовского дало мне сильную встряску. Оно не оставляло сомнений в том, что за годы, протекшие после «Муравии», общественные взгляды автора претерпели большие изменения. Хотя поэт и опирается здесь на сталинский тезис насчет «революции сверху» и не ставит под сомнение ее правоту, обусловленную государственной необходимостью, его понимание коллективизации явно расходится с общепринятым. Уже тогда, в 53-м, ему претят «фальшь и натяжка в изображении такого драматического периода в жизни народа», свойственное книгам о «великом переломе». Не делает он в этом смысле исключения и для «Страны Муравии» и если не отказывается от нее, то главным образом потому, что ценит в ней нечто не укладывающееся в рамки официальной концепции — упор на поэзию «единоличной жизни», на ее «традиционную красоту».

Лишь много позже я отдал себе отчет в том, сколь точна и проницательна была эта авторская самооценка, и тогда, кажется, нашел объяснение, почему, несмотря на идеологически заданное решение темы (герой добровольно вступает в колхоз, убежденный преимуществами артельной жизни), поэма Твардовского пришлась по душе и людям, для которых оно было неприемлемо. В свое время для меня стало открытием, что «Страну Муравию» очень любит не только моя мама, комсомолка с начала 20-х годов, но и ее старшая сестра тетя Вера, еще до Первой мировой войны вышедшая замуж за умного и самостоятельного мужика-хозяина, подобно Трифону Гордеевичу воспользовавшегося столыпинской реформой, чтобы стать частным собственником. Письмо Твардовского давало ключ к этой загадке.