Недавно в газете «Читатель и писатель» было сообщено, что у нас, «по самым скромным подсчетам, людей, именующих себя писателями, пятнадцать тысяч человек». Разумеется, это не очень много для страны с населением в сто пятьдесят миллионов, но нельзя не сказать вместе с автором сообщения товарищем Белецким:
«Лучше поменьше, да — получше».
Усердно наблюдая за работой этой массы потребителей бумаги и чернил, я, с великим сожалением, должен признать, что основными качествами большинства их являются два: малая грамотность и великое самомнение. Вот несколько иллюстраций грамотности, беру их по одной из различных книг:
Вавилонская башня, у которой смешались языки.
Отец умер, когда ему было девять лет.
Она ему нравилась с головы до кончика ножек,
Он отказал рабочему, у которого умирал ребенок, в незначительном авансе.
Бывало бы, когда еще бабы домотканые сарафаны носили, а мужики штаны и рубахи посконные, туда—сюда, а теперь обойди все Синеборье, наредь в какой избе стан увидишь, ситцем да миткалем обходились, а как пришла нужда и о нем вспомнили.
Очевидно, литератор этот убежден, что пишет «народным» языком. Но что значит «бывало бы»? Почему не сказать вместо «наредь» простое — редко? «Наредью» именуется крупнопетельная сеть, а также половики. «Станом» в некоторых губерниях зовутся четыре колеса телеги.
Знание русского языка у нас отчаянно плохо. Молодой поэт пишет:
Увы! Даже признанные поэты пишут стихи так, что можно смеяться, например:
О вещи! Дано вам могущество власти, дано вам отталкивать, радовать, сечь.
Должно быть, поэта мало секли, и он не знает, что стулом, шкафом или сундуком — не секут.
<...>
Молодые писатели ничего, кроме газет, не читают и, оглушенные сухим треском языка статей газетных, совершенно не слышат звуковых капризов языка живой речи.
Указывая одному литератору, автору большого романа, на то, как из двух слов, неосторожно поставленных рядом, образуется ненужное и, часто, смешное третье, я напомнил ему поговорку: «Кишка кишке кукиш кажет». Он опубликовал беседу со мною и повторил поговорку в таком виде: «Кишка кишке кажет кукиш», не заметив, что из двух последних слов поговорки в третий раз образована «кишка-же», — игра языка, которая и делает поговорку интересной помимо ее образности. Такая глухота весьма обычна у молодых писателей. В одной рукописи читаю:
Сняв комнату на день раньше ее...
В другой:
Третий пишет:
Сквозь чащу кустарника продирался мокрый Василий и истошно кричал: «Братцы, щуку пымал, ей-богу!».
Первая щука — явно лишняя. Признаки такой глухоты неисчислимы в «творчестве» начинающих писателей.
Социальная их малограмотность кажется еще ниже литературной. Историю литературы они не знают, классиков читают мало, действительность изучается ими по газетам и как будто лишь для того, чтобы выудить из газетной статьи тему для стишков «на злобу дня». Их письма ко мне и записки, которые они подают на собеседованиях со мною, поразительно анекдотичны. Так, например, один из них жалуется:
Я написал:
Гудит зеленый бор весной,
а редактор сказал, что это из Некрасова, которого я не читал еще. Как реагировать на ошибку редактора?