Объяснение, почему она не может пойти на компромиссный вариант издательства

Получив второе письмо, я призадумалась. И письмо от Мих. Ис. [Михаил Исаевич Мильчик — сын автора книги И. И. Мильчика]. И письмо от Шуры [А. И. Любарская — редактор книги И. И. Мильчика]. И все рассуждают так разумно, последовательно, убедительно.

Наверное, вы все трое правы. Говорю это без лицемерия. Но я не хочу на этом месте ничего смягчать, приглушать, затемнять. Не хочу ни словом, ни звуком участвовать в создании новой лжи, которая мне почему-то мерзее старой. XX и XXII Съезд подарили нам слова: арестован, репрессирован, погиб в заключении, реабилитирован посмертно. Я не хочу уступать их, ни одно. Ни ради чего, ни ради кого. Я хочу писать и говорить формулами XX и XXII Съезда, а не теми, которые кто-то (кто?) требует от нас теперь — в Л<енингра>де, в Детгизе.

Разумна ли такая неуступчивость? Не знаю. Вряд ли. Но я не хочу. Не хочу изо всех сил.

«Тошнит, как от рыбы гнилой». [из стихотворения Б. Пастернака «Кругом семенящейся ватой...»]

Я писала свое предисловие в самый разгар болезни, потихоньку от Люши и врачей вставая с постели. Мне было трудно сидеть за пюпитром, я валилась на бок. Мне было невозможно читать старую книгу Мильчика, напечатанную мелким шрифтом на желтых страницах.

Но написать было делом чести. Биография Мильчика мне совершенно чужая, чуждая (90-е годы), но я должна была написать — из уважения к его судьбе, к его памяти, к Шуриному [А. И. Любарская] прекрасному труду. Я написала в срок, день в день, без опоздания. Написала, как могла лучше и как могла осторожнее, скромнее.

Для меня все это вместе было пыткой.

И — напрасной. Детгиз прислал мне предисловие обратно. Пусть так. Пусть зря. Пусть лежит в ящике. Трогать я его больше не буду.