Воспоминания о правке мемуаров «Люди, годы, жизнь» в связи с кончиной Ильи Эренбурга

Позднейший, 1970-х годов, комментарий к записи 29 авг. 1967 года:

Все части мемуаров [«Люди, годы, жизнь» И. Эренбурга] Главлит исправно передавал в ЦК, густо расчерченные. Поликарпов ломал над ними голову, а потом вызывал меня и говорил, что это нельзя и это нельзя печатать, а вот это надо просто каленым железом выжечь. И каждый раз я говорил: «Но он же не согласится», или иногда с сомнением: «Попробуем, может, уговорим». Но Эренбург ни на что не соглашался менять текст, а иногда издевательски менял одно-два слова на другие, но такие же по смыслу. И то было хорошо. Я показывал: «Видите, поправил», и, к моему удивлению, с этими лжепоправками тут же соглашались.

Вскоре я разгадал эту игру отдела. Им нужно было на всякий случай иметь документ, свидетельствующий о том, что они читали, заметили происки Эренбурга, разговаривали с редакцией, и Эренбург все же что-то сделал. Мало, но ведь все знают его упрямство...

Но нехитрые правила этой игры я не мог передать Эренбургу — ему ничего не стоило об этом где-нибудь рассказать, а то и написать.

И вот положение. На одной стороне Поликарпов. Когда я ему говорю: «Нас он не послушает. Может быть, я сошлюсь на вас», — он: «Нет, на меня не ссылайтесь. Разговаривайте с ним сами». С другой стороны упрямый, желчный, ироничный Эренбург, удивительно помнящий свой текст. Однажды я без его ведома внес поправку в какую-то одну фразу, он заметил и закатил мне такой скандал.

Так мучительно печаталась книга за книгой. А после смерти Эренбурга мы получили от вдовы Любови Михайловны около половины 7-й книги. (Вначале Эренбург думал остановиться на шестой и говорил нам: «Воспоминания кончены».) Поликарпова уже не было, ушел раньше Эренбурга. Времена стали посуровее. И самое печальное: не было самого И[льи] Г[ригорьевча]. Живого его побаивались, мертвый никому не страшен. В 18 новых главах были совсем невозможные куски, абзацы, строчки. Две главы (одна из них о Бухарине) Любовь Михайловна совсем не дала. Я отредактировал, а точнее говоря, изуродовал текст, хотелось любой ценой напечатать, мы набрали этот текст, но прочитала вдова, за ней В. А. Каверин и решили: нет, в таком виде не стоит печатать. И в этом есть своя правда. А потом Любовь Михайловна так же, как и сам Эренбург, внезапно умерла. Рукопись, очевидно, у дочери Ирины.