Разумеется, далеко не всегда можно было достичь такого блистательного результата столь экономными средствами [см. текст 1214]. Гораздо чаще редакторский (цензорский) карандаш гулял по рукописи широко и вольно, вымарывая не буковки и не слова, а целые страницы и даже главы. В издательстве «Посев» в свое время вышел роман Булгакова «Мастер и Маргарита», где все строки, абзацы, страницы и главы, изъятые из первой (журнальной) публикации романа, были набраны курсивом. А совсем недавно в Туле (Приокское книжное издательство) вышла книга Бунина «Окаянные дни», где в мемуарных бунинских очерках («Автобиографические заметки», «Волошин», «Третий Толстой») вот так же, курсивом, выделены страницы, изъятые при публикации этих очерков в
Эти «курсивы» представляют, на мой взгляд, поистине драгоценный материал для историка и социопсихолога, и можно только пожалеть, что этот замечательный опыт ограничивается пока (насколько мне известно) только двумя указанными изданиями.
Готовя в этом году издание трехтомного собрания сочинений М. Зощенко, я еле удержался от соблазна применить этот опыт и к зощенковским текстам. Удержаться пришлось по причинам скорее техническим. Но немалую роль тут сыграло и сомнение в том, что опыт этот пригоден для использования в книге, адресованной массовому читателю.
А соблазн был велик.
По отношению к Зощенко такой опыт, мне кажется, был бы даже более осмыслен, чем по отношению к Булгакову и Бунину.
Следя за тем, как редактор увечил тексты Булгакова или Бунина, отмечая перед какими главами, страницами, абзацами или даже отдельными словами в этих текстах он делал испуганную стойку, мы менее всего думаем при этом о художественных особенностях бунинской или булгаковской прозы, об особых, только этим художникам присущих художественных красках. Все наше внимание при этом сосредоточено на психологии редактора (или цензора). Иными словами, интерес наш к словам, абзацам и страницам бунинского или булгаковского текста, по которым прошелся редакторский карандаш, — это интерес к некой социальной патологии, которую являло собой в недавнем прошлом наше общество.
Кстати, именно с этих позиций была однажды рассмотрена работа редактора (цензора) и над зощенковскими текстами (Цензорская правка «Голубой книги» М. М. Зощенко / Публ. С. Печерского // Минувшее : Ист. альманах. Париж, 1987. Вып. 3).
В руках публикатора оказалась верстка первого издания «Голубой книги» (1935), которую он и предложил вниманию читателя, выделив жирным шрифтом все замены и вставки, а в скобках, курсивом — отдельные слова, фразы, а иногда и целые абзацы, изъятые цензором. (Или по настоянию цензора.)
В предисловии к этой своей публикации С. Печерский отмечал, что она «интересна и важна для изучения советской идеологии», поскольку, выбрасывая из зощенковского текста все, с его точки зрения «несоответствующее», цензор оказался «прекрасным барометром идеологических новаций своего времени».
Между тем, следя за уродующим прикосновением редакторского (цензорского) карандаша к зощенковским текстам, есть немалый резон обратить внимание не только на эту сторону дела. «Стойка», которую делал редактор перед тем или иным зощенковским словцом, сплошь и рядом была продиктована не семантикой, не шокирующим его смыслом. Зощенковская художественная ткань, в отличие от текстов Булгакова или Бунина, чаще вызывала не социальную, не политическую, а именно раздраженную эстетическую реакцию редактора. (За которой, впрочем, как мы еще не раз сумеем убедиться, скрывалась все та же обостренная чувствительность именно к социальной, политической крамоле.)
Таким образом, следя за движениями редакторского карандаша по зощенковским текстам, мы как бы получаем еще дополнительную возможность вглядеться пристальнее в особенности зощенковского художественного метода, сфокусировать свое внимание на некоторых свойствах и чертах этого метода, не всегда попадавших в поле нашего зрения.
Отказавшись от соблазна выделить в составленном мною трехтомнике все эти прикосновения редакторского карандаша курсивом, я решил приберечь эти несостоявшиеся «курсивы» для какого-нибудь другого случая.
Так возникла мысль об этой статье.