Когда мне с превеликим трудом удалось подписаться на новое собрание сочинений Пушкина, в доме у нас все были счастливы. Еще бы! Собрание это основательное, десятитомное, готовит его одно из лучших наших издательств — «Художественная литература», да к тому же обещает, что все будет в самом лучшем виде — «с исправлениями на основании позднейших разысканий пушкиноведов». Эти «позднейшие разыскания», признаться, особенно подкупали.
Вскоре за первым томом получили мы и второй, и третий. Теперь их уже шесть. Любо-дорого взять такие книги в руки: отличное оформление, четкий шрифт, великолепная бумага. Когда я посмотрел на тираж, то едва поверил глазам: полмиллиона! Полный Пушкин еще никогда не издавался таким тиражом. Да, с радостью и гордостью думал я, это действительно народное издание. Великое множество людей, миллионы читателей всех возрастов будут держать в руках эти красные тома, кто — впервые приобщаясь к поэзии национального гения России, кто — погружаясь в ее прекрасный мир снова и снова...
Пушкин стал переходить у нас в семье из рук в руки, но с особым рвением накинулись на него, естественно, мои дети — школьники. Я радовался, я гордился прекрасным приобретением, дожидаясь, когда очередь дойдет до меня. Она еще не дошла, когда однажды я невольно подслушал такой разговор. Сын говорил: «Поэма „Руслан и Людмила“ представляет собой яркое произведение». «Да, — согласилась дочь, — но „Полтава“ представляет собой еще более яркое». — «Не спорю. А что, по-твоему, представляет собой самое яркое?»
— Дети! — в ужасе воскликнул я. — Что с вами? Вы разучились говорить по-человечески!
— Пушкина начитались, — сказала жена. — То есть я имею в виду, конечно, не самого Пушкина, а многие статьи о нем, комментарии, примечания. Не веришь? Полюбуйся! — и она стала раскрывать передо мной то один, то другой том. Я читал: «Поэма „Братья-разбойники“ представляет собой...»; «„Сказка о царе Салтане“ представляет собой...»; «„Граф Нулин“ представляет собой...»; «„Анджело“ представляет собой...»; «„Бахчисарайский фонтан“ представляет собой...»; «„Сказка о попе и работнике его Балде“ представляет собой...»; «„Сказка о мертвой царевне“ представляет собой...»; «„Сказка о золотом петушке“ представляет собой...»; «Сказка „Царь Никита и сорок его дочерей“ представляет собой...»; «Подзаголовок Пушкина представляет собой...»; «Начало пьесы представляет собой...»
В глазах у меня потемнело, пульс участился, на лице были все признаки стрессового состояния. Жена кинулась за валидолом, но теща попыталась утешить:
— Требовать от комментаторов, чтобы они писали таким же прекрасным языком, как сам поэт, — это чрезмерно.
— Вы правы, мамаша, — находясь в стрессе, я впервые в жизни назвал ее мамашей, — но все-таки это же помещается под одной обложкой с Пушкиным!
Немного успокоившись, я принялся листать статьи и примечания. Каких только словесных банальностей, замусоленных штампов не было во многих из них! Встречались фразы и невнятные, даже бессмысленные. Например: «Среди многочисленного семейства Разумовских А. К. Разумовский был министром просвещения». Словно А. К. Разумовский занимался просвещением собственной семьи!
Я отложил какой-то том. Его взяла дочь. Вскоре она сказала:
— Послушайте, как странно Герцен писал о гибели Ленского: «Пушкин спешит утешить читателя, рисуя ему прошлую жизнь, которая ожидала бы молодого поэта». Как это — прошлая жизнь, которая ожидала?
— Ах какие придирки! — пожала плечами теща. — Нетрудно догадаться, что надо было напечатать «пошлую жизнь».
— Ясное дело, нетрудно, — усмехнулся сын. — Даже если бы на этих томах написали не «Пушкин», а «Плюшкин», то и тогда нетрудно было бы догадаться, кто автор этих стихов и поэм.
— Скажи, папа, — снова заговорила дочь, — Маяковский был лично знаком с Пушкиным? Нет? Странно! Вот же в этом томе говорится, что 29 апреля 1922 года Пушкин писал...
Я вскочил, сгреб все тома и ушел в свою комнату. Снова стал листать страницы. И передо мной опять открылась пропасть опечаток, ошибок, путаницы, ерунды. Сколько одних разночтений! Пьемонт и Пиемонт, серафим и Серафим, Вордсворд и Уордсворд, Аристип и Аристипп...
А какой ералаш в датах! Ювенал объявлен поэтом первого века, хотя лет тридцать он жил и во втором; упоминавшийся греческий философ Аристипп в одном случае отнесен к четвертому, в другом — к пятому веку до нашей эры; об Андре Шенье говорится, что он казнен
Сколько всяких других нелепостей! Остров Кифера превращен в остров Киферы; город Пафос перенесен с Кипра на этот несуществующий остров Киферы; река Кагул, на которой в 1770 году русские разбили турок, преобразована в озеро...
А произвол в области истории литературы! Знаменитая ПОВЕСТЬ Вольтера «Кандид, или Оптимизм» именуется просто «Кандид» и названа РОМАНОМ...
<...>
...Слишком часто впечатление было такое, словно кто-то задался целью издать десятитомную энциклопедию нелепостей.
Когда удрученный я вышел из своей комнаты, сын встретил меня вопросом:
— Ты читал роман Гете «Страдания молодого Бертера»?
— Вертера, — вяло промямлил я.
— Нет, именно Бертера. Смотри, — и он протянул мне раскрытый том, где черным по белому было написано, что герой знаменитого романа Гёте — Бертер. Я бы не удивился, если в этом издании встретил бы не «Онегина», а какого-нибудь «Печенегина», не «Повести Белкина», а «Повести Сопелкина». Не «Бахчисарайский фонтан», а «Фахчисарайский бонтан».
<...>
...Строки Пушкина о книгах:
Под томною тафтою
Они со мной живут
преподносятся — хоть поверьте, хоть проверьте — вот как:
Под тонкою тафтою...
— Это еще не предел! — сказал сын. — Есть чудеса и масштабнее. Вот видите рисунок Пушкина? Нарисован черт, а подпись гласит: «Влюбленный бог»!
Тут уж не выдержала и теща:
— Ну, если они из черта делают бога, то все иные превращения для них мелочь!
Ночью мне приснился страшный сон. Потом явился древнеримский поэт Вергилий. Он рыдал: «Они назвали меня греком! За что, за что я лишен родины? Старик, помоги!»
С тех пор мои ночи превратились в кошмар: одно сновидение страшнее другого. Не лучше дела и у других членов моей семьи. Жена вообще возненавидела книжную продукцию. Дети, сбитые с толку, стали получать двойки по русскому языку, литературе, истории и географии. Теща впала в депрессию... Хоть бы избавиться от этих томов! Обменять, что ли, например, на «Королеву Марго»!