Керженцев журнал [«Печать и революция»] получил [несмотря на протест Вяч. Полонского, бывшего до того редактором этого журнала, и его уверение, что П. М. Керженцев журнал загубит], образовал редакцию под своим руководством — и через несколько месяцев журнал с крахом взорвался: редакция оказалась переверзевской, меньшевистской. Он сгруппировал около себя переверзевцев, полагая, очевидно, что с помощью этой группы он подомнет и «налитпостовцев» и станет «вождем» литературного движения наподобие того, как М. Н. Покровский — вождь исторической науки в СССР. «Печать и революция» лопнул с треском. Журнал был оскандален, опозорен. <...> Его закрыли, заменив другим — «Литература и искусство», сделав последний органом Коммунистической академии — под редакцией того же Керженцева. Журнал был эстетно оформлен, с разными типографскими ухищрениями, печатался на хорошей бумаге, вышли всего четыре книги — и принес убытка, кажется, тысяч шестьдесят. Но был эклектичен, без хребта и все норовил контрабандой оправдать обанкротившихся переверзевцев. ...Существование его можно было объяснить только личным влиянием Керженцева. Наконец и этого влияния сделалось недостаточно: снятый с литературной работы и назначенный управделами Совнаркома, он пытался продолжать «редактировать», то есть держать журнал в своих руках, поставив там какого-нибудь расторопного «секретаря», который делал бы все за него. Но — номер не прошел, и пришлось ему это дело бросить. Журнал умер.
В сущности — Керженцев его и не редактировал. У него, как и [у] многих других товарищей, была иллюзия, будто можно, занимаясь каким-нибудь большим делом, иметь при себе расторопного помощничка, который выполнял бы «редакторские» функции, в то время как «редактор официальный», то есть тот, чье имя гордо красуется на обложках, — будет только пожинать лавры. Вот это желание «пожинать литературные лавры», «вписать свое имя в историю литературы» и толкнуло Керженцева на это дело: если бы он «редактировал», то есть работал сам, — он понимал бы, что это не так просто — в эпоху ожесточенной классовой борьбы редактировать теоретический и критический журнал литературы. Но ему казалось, что все это пустяки, что стоит только «вырвать» готовенький журнал у Полонского, журнал, сделанный с затратой громадных средств и сил, больших знаний, усидчивости, труда, — стоит только вырвать его из рук, поставить свое «имя», посадить расторопного «человечка» вроде Сергея Рыльского — исчезнувшего из литературы навсегда, — и дело в шляпе. Дело оказалось сложней.