В издательстве «Эксмо» в новой серии «Поэтическая библиотека», которая позиционируется как собрание «самых ярких имен» и «самых любимых стихов», вышла книга Гийома Аполлинера «Алкоголи». Вошли в нее не только первый полный перевод одноименной книги, но и многие другие стихи великого французского поэта. Радостное событие! Если бы не г-н перелагатель, Игорь Бойков.
Имя его вряд ли что-нибудь скажет тебе, читатель. Мне — тоже: ранее г-н Бойков не был замечен в кругу переводчиков французской лирики. Знаю только, что он предлагал свои вирши московским художникам, презентовавшим на последней ярмарке «non-fiction» проект «Аполлинарий» — авторские книги, книжные объекты и графические листы на избранные стихи Аполлинера. У художников хватило вкуса, эрудиции и любви к поэту отказаться от услуг г-на Бойкова; у издательства — нет. Книга художника выходит тиражом в несколько экземпляров, и — что правда, то правда: каждое слово здесь ценится на вес золота. «Алкоголи» растиражированы тысячами экземпляров — уж не знаю, найдется ли читатель, который откликнется на призыв переводчика («Надеюсь, что мой Аполлинер станет Вашим»), но издательство уже откликнулось. Поэтому мои вопросы не к г-ну Бойкову, но к издательству.
Он, например, пишет (я буду говорить «он», поскольку Аполлинер всего нижеследующего не писал): «Жизнь переменчива, как в юности Эврип». Знает ли издательство, что Эврип — это не античный дяденька, а знаменитый пролив между Грецией и островом Эвбея? А он пишет: «Мне ж надо болью взволновать Карон». Переводчик не знает, но, может быть, знает издательство, что речь здесь идет не о какой-то неведомой мифологической реке, а именно о том самом Хароне, который имел свойства речку переплывать? Вопрос издательству: не завести ли в вашем Отделе поэзии какой-нибудь примитивный энциклопедический словарь, чтобы иногда в него заглядывать?
Переводчик не знает французского языка. Он еще с грехом пополам справляется с некоторыми стихами, перепахивая уже существующие русские переводы, но оказывается бессилен, оставаясь один на один с новым текстом. Это замечательно видно на примере перевода личных имен: фея Карабосс у него превращается в неведомого Карабоза, звезда Арктур — в Артура, Люль де Фальтенен, этимологии имени которого посвящена значительная статья французского исследователя Мишеля Декодена, — в Лула де Фальтенина, возлюбленная Аполлинера Мадлена Пажес — в Мадлену Паж... А если имя героя не вмещается в размер, то проще всего выкинуть из него какую-нибудь гласную! Так, вместо классического Сиприена появляется какой-то обрезанный Сипрен, а вместо Маризибиль, чье имя восходит к героине народных немецких песен Марии-Сибилле, — Маризибль...
Переводчик не понимает, чтó переводит. Всего один пример — строфа из знаменитого стихотворения «Гостиницы». Подстрочный перевод: «Шум фиакров / Мой докучливый сосед / Курит едкий / английский табак». Вот превосходный перевод Б. Дубина: «То грохот колесный / То монстр за стеной / Курящий несносный / Табак привозной». А вот наш герой: «Шумят фиакры / Дымит сосед / Курит по акру / Плюс пьяный бред». Вместе с «пьяным бредом» сюда ворвались какие-то акры табака... А дело в том, что по-французски «акр» и «едкий» — омонимы, и написание этих слов отличается одним-единственным надстрочным значком. Переводчик этого не знает. Тогда вопрос издательству: не завести ли вам какой-нибудь французско-русский словарь и хотя бы на самом поверхностном уровне сравнивать оригиналы и переводы?
Незнание французского то и дело подводит нашего бедолагу. «Супруга следует за мной немою тенью», — вкладывает он в уста автора строку, которая на самом деле звучит ровно наоборот: «Моя роковая тень следует за мною супругой...» Но куда хуже то, что и русского он не знает. Пропущу забавные «Гефсимань» и «Бестьярий», пропущу такие радости, как «Повар щипет гуся на обед», «не ужель», или такой, например, шедевр из доморощенной хронологии жизни и творчества поэта: «Разочарован, оставленный Луизой, не оставившей надежды...» Это все цветочки. Ягодки начинаются, когда виртуозный Аполлинер не оставляет никакой «надежы» смутно себе представляющему, что такое классический французский стих, переводчику. «В клубах дыма парил Христос на мир...», «Сестричкам салютуют ели / Что Рейном тянет пароход...» (это законченная фраза). И так — что ни страница. А каково читать гениальный «Мост Мирабо» в таком исполнении: «Лицом к лицу рука в руке и вот / Под наших рук / Мостом кружит водоворот...». Вопрос издательству: не завести ли вам толковый словарь русского языка, чтобы хотя бы изредка сверяться с ним при подготовке рукописей к печати?
Каждый поэт-переводчик отличается своим индивидуальным отношением к лексике: по тому, какие отбираются слова, как они интонируются и окрашиваются, можно судить и о пристрастиях, и о приоритетах переводчика. Прости, читатель, за скучную банальность, это я пишу не для тебя, а для издательства. Наш перелагатель Аполлинера раскрывается в этом смысле на каждом шагу. Его любимое слово — «село»: «Венера с Марсом близ села...», «Ушла любимая во мглу / В село свое...» и т. д. Переводчик не чувствует анекдотичности того, что произносит. Его книга, которую он приписывает Аполлинеру, наполнена уже подвыветрившимся духом слободки — про бедных гусениц он может сказать: «вот твари», змея из «Бестиария» берет «за глотку» героинь стихотворения, книга магий — «бабенка похотливая»; в то же время про мифологического Орфея он восклицает, как тетушка Чарли из Бразилии: «Какая мощь! Какой мужчина!». А трогательно шепелявящую подругу молодого Аполлинера Линду называет... «Сюсючкой!» Вопрос издательству: чувствуете, чем пахнет? Подскажу: дембельским альбомом, в котором смешаны слезливые самодеятельные вирши на тему «кровь — любовь» с казарменным паскудством.
И это — Аполлинер? Приходило ли в голову издателям почитать уже существующие переводы и хотя бы чуть-чуть сравнить их с творениями Игоря Бойкова? Если приходило, то они должны были бы обратить внимание еще на одно свойство нашего бойкого виршеплета.
Вот стихотворение «Прощание» в интерпретации выдающегося мастера Эльги Львовны Линецкой: «Я сорвал этот вереск лиловый / Осень кончилась — значит, в путь / На земле нам не встретиться снова / Запах времени, вереск лиловый... / Но я жду тебя. Не забудь».
А вот текст Бойкова. Выделяю те слова и фразы, которые — как бы это сказать помягче? — совпадают с только что приведенным переводом: «Я сорвал этот вереск лиловый / Осень кончилась не забывай / На земле мы не встретимся снова / Запах осени вереск лиловый / Не забудь буду ждать прощай».
Последний вопрос издательству: знаете, как это называется? Опять подскажу: это называется плагиатом. Переводы Э. Линецкой особенно полюбились г-ну Бойкову: в частности, он присвоил и выдал за свои целые строки из ее перевода цикла «В тюрьме Санте».
Понятное дело, в издательстве ничего об этом не знали. Как написал за Аполлинера г-н Бойков: «В мозгах мрак полной темноты». Опасаюсь, что издатели весьма приблизительно представляют, кто такой Аполлинер и что такое школа отечественного поэтического перевода — гордость нашей литературы. Иначе ни один из «переводов» Бойкова не увидел бы печатного станка.
А пока что... «Сборник „Каллиграммы“ готов и ждет своего часа», — угрожает Игорь Бойков. А раз так, дорогой читатель, нас еще ждут новые минуты сладостного чтения!