О методах работы Маршака-редактора

3. Ведь можно же!

В свое время С. Маршак возглавлял отделение Детгиза в Ленинграде. Редакторами были в ту пору Л. Чуковская, З. Задунайская, А. Любарская, Т. Габбе. Отличная атмосфера строгой взыскательности и доброжелательности, ответственности и вместе с тем радости труда царила всегда там, где советовал, читал вслух, ссорился, требовал, настаивал и уговаривал Самуил Яковлевич Маршак. Весь коллектив редакторов не просто «принимал», «утверждал», «подписывал в набор», «дорабатывал», но и участвовал в самом процессе создания детской книжки — от рождения замысла у автора до обсуждения иногда одной страницы рукописи. Занятый, сам всегда пишущий (далеко не все наши редакторы, и издательские, и журнальные, пишут), Маршак не принимал «по вторникам и пятницам». Иногда поздним вечером в квартире далеко не знаменитого автора раздавался телефонный звонок, и Самуил Яковлевич своим характерным голосом говорил:

— Голубчик, приезжайте, а? Сейчас, да, сию минуту. Не мог раньше. А мне же интересно. Везите все, как есть, почитаем. Скорее, дорогой мой, жду...

И безвестный литератор с ощущением государственной необходимости своей работы, с ощущением того, что дело, которое он делает, — нужное, настоящее дело, — мчался к Маршаку. Там курились папиросы в огромных количествах. Самуил Яковлевич, уставший, потрудившийся целый день, хватался за сердце, спорил, настаивал, сердился, а через два-три месяца вновь звонил телефон, и автор слышал такие, например, слова:

— Вот вы, голубчик мой, сидите дома и не знаете, чтó передо мною лежит! Передо мною лежит ваша книжка. Да, да, книжка, самая настоящая... Вот вам и «неужели?», вот вам и «не может быть!». И, знаете, я сейчас ее перечитал. Отличная книга. Вы — молодец. Впрочем, то, что вы принесли давеча... Да ну приезжайте, поговорим...

Опять автор мчался к Самуилу Яковлевичу, перелистывал книгу и слушал сердитый голос:

— Никуда не годится. Пустяки, побрякушки. Да оставьте вы в покое вашу книгу, она уже живет отдельно от вас, слушайте меня...

Немыслимо себе представить табличку с указанием дней приема на двери кабинета С. Маршака, однако редакторы, ничем не занятые, кроме своей службы, не стыдятся просиживать рабочий день под забралом этакой таблички. Мы не можем возражать против приемных дней в принципе. Но не слишком ли редки они в некоторых наших издательствах и нельзя ли сделать так, чтобы кто-то всегда принимал — хоть с двух до шести, но ежедневно, и чтобы этот «кто-то» никогда не ссылался на свою неосведомленность. Мы не против того, что рукопись читается в издательстве, но нельзя же позволять даже произносить слова о пяти месяцах для прочтения книжки. Нам кажется, что человек, редактирующий художественную литературу, должен ее понимать и непременно любить. Нельзя писать, не любя свой труд. Как же можно руководить работой писателя, будучи просто чиновником? Мы не вправе требовать от всех редакторских работников энергии и страсти С. Маршака, но нам очень хочется иногда в неурочный час услышать по телефону голос редактора, который вдруг скажет:

— Знаете, я сейчас дочитал вашу книгу...

Таких «событий» просто не бывает. Редакторы, как правило, сами не звонят. Через два-три месяца после получения рукописи издательством вам ответят довольно тусклым голосом:

— Я познакомился с вашей работой. Имею ряд возражений. Впрочем, сейчас книга находится у заместителя главного редактора.

— Но ваше мнение?

— Вот когда ознакомится заместитель главного редактора, мы соберем работников нашего отдела...

И все.

Правда, есть писатели, с которыми разговаривают иначе. Это знаменитые, заслуженные литераторы. Но нам хочется, чтобы столь же уважительным был разговор со всеми литераторами... И нам хочется, чтобы к ним обращались редакторы, заинтересованные не только в том, чтобы издать хорошую книгу хорошего писателя, но которые издавали бы много «хороших и разных книг», зная, что означает слово одобрения мастера, сказанное вовремя ученику. И еще нам очень хочется, чтобы за редакторскими столами никогда не оказывались случайные люди, — пользы от них никакой, а беды они могут причинить чрезвычайно много.

Мы абсолютно убеждены, что рукописи «можно возвращать».

Какое отличное дело делают сейчас наши опытные мастера своими письмами к молодым, опубликованными в «Новом мире». Разве для жизни молодого поэта Александра Варлыгина не знаменательное событие — письмо М. Исаковского? Разве доброе и суровое, истинно товарищеское письмо Веры Инбер Юрию Савельеву не поможет и самому Савельеву и многим иным поэтам?

Есть мелочи, но о них нельзя не говорить, их нельзя не замечать. Разве не повышается популярность и читаемость журнала, если читатель не видит в нем фразы о рукописях, которые не возвращаются, если редакция не только указывает свой почтовый адрес, но и сообщает, откуда войти в помещение редакции, если она заводит у себя отличный обычай давать авторам не только авторский номер, но и несколько оттисков произведения? Эти мелочи гораздо существеннее зазывательных писем писателям, существеннее новогодних поздравительных телеграмм. Они определяют стиль работы редакции журнала, за ними угадывается жизнеспособность редакционного коллектива, угадывается мысль о том, что здесь не скажут: у нас уйма прозы, у нас масса поэм, придите через пять месяцев...