Желая рассеять неловкость [от неодобрительного молчания после чтения Горьким продолжения рассказа «Мужик» для очередного номера журнала «Жизнь»], я лишь сгустил ее, заговорив о «Воскресении» Толстого. [Дело происходит в вагоне поезда, едущего в Крым.] Моя оценка была очень высокой, а Горький резко срезал ее, заявив, что «Воскресение» произведение слабое, надуманное, старческое. Художественной ценности роман не имеет, но Толстому можно сказать спасибо за последнюю часть, где он с большой любовью обрисовал русских революционеров. Это имеет огромное общественное значение, это Толстому зачтется, за это можно простить нехудожественность всего романа...
Миролюбов, слушавший Горького с лукавой улыбкой, довольно добродушным тоном заметил:
— Ишь, как разделывает Толстого! Не завидно ли стало?!
Горький нахмурился и ушел из вагона на площадку. Долго не приходил, а когда пришел, угрюмо буркнул:
— Хотел бы знать, кому из вас первому пришла в голову нелепая и подлая мысль, что я завидую Толстому?..
Не помню хорошенько, как мы на это реагировали. Кажется, Миролюбов сказал, что никому никакой мысли не приходило, а так, попросту, подразнить захотелось.