Стихотворный разбор «Послания В. Л. Пушкина „К кн. П. А. Вяземскому“» и послания П. А. Вяземского «К В. Л. Пушкину»

I

Preambule

На этой почте все в стихах,
А низкой прозою ни слова.
Вот два посланья вам — обнова,

Которую для Муз скроил я второпях.

В нем просто критика, и запросто одета
Другим я отвечать хотел вам на посланья,
Но вижу, что меня попутала поспешность.
В моем послании великая погрешность!
Слог правилен и чист, но в этом славы нет!
При вас, друзья, писать нечистым слогом стыдно,
Нет в мыслях полноты и нет соединенья.
«Бедой своей ума мы можем прикупить!»
Так Дмитриев, пророк и вкуса и Парнаса,
И аксиомой быть для нас теперь должно:
Лишь то, что писано с трудом, читать легко!
Тот в хлопотах умчит и глупость за собою!
Спеши не торопясь, но твердою стопою,
Покуда тем, что есть, не сделался довольным,
Пока назад смотреть не смеешь с духом вольным:
Иначе от задов переднее умрет
Или напишутся одни иносказанья!»
Оставлю у себя, чтобы друзьям прочесть!
К тому же, Вяземский велит жить осторожно:
На время выпросив, на вечность удержал;

Милостивые государи, имею честь пребыть вашим покорнейшим слугою. В. Жуковский

II

Милостивый государь Василий Львович

и ваше сиятельство князь Петр Андреевич!

Друзья! вы и меня писать стихи взманили.
Посланья ваши — в добрый час сказать,
Прекрасные; и вам их Грации внушили.
И я хоть тысячу начеркать их готов,
Послушай, Пушкин-друг, твой слог отменно чист;
Грамматика тебя угодником считает,
И никогда твой вкус не ковыляет.
Но, кажется, что ты подчас многоречист,
Что стихотворный жар твой мог бы быть живее,
А выражения короче и сильнее;
Еще же есть и то, что ты, мой друг, подчас
В начале ты завистникам пеняешь:
Так пишешь ты. — При них немеет дарованье,
От их гонения один певцу приют —
Потом ты говоришь: «И я любил писать;
Против нелепости глупцов вооружался;
Но гений мой и гнев напрасно истощался:
И бритву критики лишь только притупляют,
Теперь скажи ж мне, что причиною молчанья
Гоненье ль зависти? Или иносказанья,
Иль оды пачкунов без смысла, без конца?..
Рассказ твой очень мил: он, кстати, легок, ясен!
Воображение мое он так кольнул,
Что я, перед собой уж всех вас видя в сборе,
Разинул рот, чтобы в гремящем вашем хоре
Веселию кричать: ура! и протянул
Уж руку, не найду ль волшебного бокала.
Лишь Друга юности и всяких лет!
А вас, моих друзей, вина и счастья, нет!..

Теперь ты, Вяземский, бесценный мой поэт,
Перед судилище явись с твоим «посланьем».
Мой друг, твои стихи блистают дарованьем,

Характер в слоге твой есть точность выраженья,
Искусство — простоту с убранством соглашать,
Что должно в двух словах, то в двух словах сказать
К чему ж тебя твой дар влечет, еще не знаю,
Что Фебова печать на всех твоих стихах!
Ты в песне с легкостью порхаешь на цветах,
Ты Рифмина убить способен эпиграммой,
Но и высокое тебе не высоко,
Воображение с тобою не упрямо,
Пиши! тогда скажу точней, какой твой род;
Но сомневаюся, чтоб лень, хромой урод,
Которая живет не для веков, для часа,
Но кстати о посланье,
О нем ведь, помнится, вначале речь была.
Послание твое — малютка, но прекрасно,
«У каждого свой вкус, свой суд и голос свой!» —
Пристрастьем заглушать священной правды чувство;
А демон зависти — их мрачный Аполлон!»
Вот сила с точностью и скромной простотою!
Последний стих — огонь! Над трепетной толпою
Глупцов, как метеор, ужасно светит он!
Но, друг, не правда ли, что здесь твое потомство
Не к смыслу привело, а к рифме вероломство!
Скажи, кто этому словцу отец и мать?
Смотри же, ни в одних стихах твоих примера
О глупых судиях, которых толкованье
Лишь косо потому, что их рассудок кос.
Где ж вероломство тут? Оно лишь там бывает,
Где на доверенность прекрасныя души
Предательством злодей коварный отвечает.
Хоть тысячу зоил пасквилей напиши,
Не вероломным свет хулителя признает,
А злым завистником иль попросту глупцом.
«Не трогай! (ты кричишь) я вижу, ты хитрец;
Ты в этой тяжбе сам судья и сам истец;
Да в подтверждение из Фебова закона
Еще и добрую статейку приискал!
Не тронь! иль к самому престолу Аполлона
И вмиг с тобой процесс за рифму заведу!»
Мой друг, не горячись, отдай мне вероломство;
А Феб уж подписал и именной указ.
Вот доказательство: «Как волны от скалы,
Оно несется вспять!» — такой стишок умора.
А следующий стих, блистательный на взгляд:
«Чтó век зоила — день! век гения — потомство!»
Есть лишь бессмыслицы обманчивый наряд,
Есть настоящее рассудка вероломство! 1
Сначала обольстил и мой рассудок он;
На высоту честей Фортуной вознесенный,
Дивит других глупцов богатством и чинами,
Дивит невежество парадными словами;
Но мигом может вкус обманщика сразить,
Но станется и то, что и мое решенье
Да, признаюсь, и сам я рад бы ошибиться:
Люблю я этот стих наперекор уму.
«Укрывшихся веков» — нам укрываться страх
«Не ведает врагов» — не знает о врагах —
Так точность строгая писать повелевает,
И Муза точности закон принять должна,
Но лучше самого спроси Карамзина:
Кого не ведает или о ком не знает,
То самой точности точней он должен знать.
Прелестный мой поэт, я мог тебе сказать.
Когда ж ошибся я, беды в ошибке нет;
При этой критике есть и ответ:
А в заключение обоим вам совет:
«Когда завистников свести с ума хотите
И вытащить глупцов из тьмы на белый свет —
Пишите!»

III

К КН. ВЯЗЕМСКОМУ И В. Л. ПУШКИНУ

Послание