Комментарий к письму в редакцию Ф. В. Гладкова, дополненный разбором понятия о культуре речи

1. В письме Ф. В. Гладкова поднят важный вопрос о культуре речи писателя, об умении его «распоряжаться словесным фондом». Ф. В. Гладков упрекает некоторых наших писателей и журналистов в том, что они «недостаточно вдумчиво относятся к каждому употребленному ими слову», некритически пользуются архаизмами. Неправильности в словоупотреблении наносят ущерб просвещению. «Ведь по нашим газетам, книгам и журналам народ учится правильно говорить и писать». В качестве иллюстрации небрежного отношения к нормам русского языка Ф. В. Гладков ссылается на неправильное употребление двух слов — довлеет в смысле «давит, тяготеет, господствует» и пара в значении «два» или «несколько» («пара минут», «пара дней», «пара слов» и т.д.).

Вопросами правильности применения различных языковых средств занимается стилистика. Эта область, или отрасль, языковедческой науки у нас еще мало разработана. Между тем ее значение, как теоретическое, так и практическое, огромно. Стилистика национального языка должна активно содействовать росту культуры речи. Вопросы и задачи нормализации общенародного языка, борьбы с засорением книжной и разговорной речи жаргонными выражениями, узко местными провинциализмами, вопросы правильного словоупотребления, вопросы правильного и разнообразного применения всего богатства конструкций и фразеологических оборотов, всего разнообразия выразительных средств языка нуждаются в глубокой теоретической разработке. В этой сфере интересы писателя соприкасаются и тесно смыкаются с интересами филолога, языковеда. Основанное на широком художественном опыте, на всестороннем изучении родной речи понимание стилистики общенародного языка в ее развитии должно определять словесное творчество писателя. Стилистика помогает глубже осознать живые, прогрессивные нормы современной речи, обнаружить в ней сложное сплетение, взаимодействие и вместе с тем борьбу старого и нового. Стилистика обязана выделять в системе современного языка отживающие и отмирающие явления, она должна обратить особенное внимание на новое, развивающееся, творческое. Само собою разумеется, что стилистическая оценка норм современного языка должна быть диалектической, живой и вытекать из ясного понимания исторических закономерностей, внутренних законов развития языка. Ведь язык, по определению И. В. Сталина, является «продуктом целого ряда эпох».

Если подойти с этих позиций к высказываниям Ф. В. Гладкова хотя бы о слове довлеть, то многое в них окажется необоснованным и неточным. Так, Ф. В. Гладков, с одной стороны, заявляет, что слова довлеть «нет в русском языке», а с другой — указывает на его «полногласную», т.е. народно-русскую форму — доволеет. Всем знающим историю русского языка ясно, что о «полногласии» здесь не может быть и речи (ср. полногласное молочный и неполногласное млечный; полногласное волок, волочить и неполногласные влечь, влачить). Но, действительно, в древнерусском языке наряду с довлети (из довълђти с кратким глухим звуком) известна и форма доволети — в значении «быть достаточным». Близко родственны были такие слова, некоторые из них остаются живыми и до сих пор: довол (довђлъ) — достаток, имущество; довольство, довольный; доволити — снабжать (ср. довольствие); от довольство позднее были образованы глаголы — довольствовать, довольствоваться, удовольствовать, удовольствоваться (ср. удовольствие). Часть этих слов, вероятно, была унаследована русским литературным языком из старославянского. Во всяком случае, довлети, довлеет у нас — старославянизм. Из церковнославянского выражения — довлеет дневи злоба его, т.е. достаточно для каждого дня своей заботы, во второй половине ХIX в. образовалось слово злободневный. Слово довлеет, употреблявшееся особенно часто в безличной форме, в конце ХVII века приобрело новый смысл — надлежит, следует, подобает (вместо — довольно, достаточно). Именно в этом смысле употребил это слово и Н. С. Лесков в «Соборянах», стилизуя речь духовенства: «Довлеет тебе, яко вороне, знать свое „кра“, а не в свои дела не мешаться» (т.е. следует, подобает тебе, как вороне...). Значение это дает себя знать и в другой приведенной Ф. В. Гладковым цитате из «Соборян»: «Может быть, довлело бы мне (т.е. следовало бы мне) взять вервие и выгнать им вон торгующих... Да будет слово мое им вместо вервия». Таким образом, Ф. В. Гладков не вполне правильно объясняет лесковское словоупотребление, истолковывая слово довлеет (довлело) в смысле «достаточно, было достаточно» (вместо подобает, подобало бы). Он не считается с историей значений этого слова в русском литературном языке. Переход от значения — достаточно к значению — следует, подобает, надлежит — отчасти объясняется смысловым содержанием тех предложений, с которыми было связано наиболее частое и типичное употребление слова довлеет.

Вот несколько примеров такого словоупотребления из памятников русского языка XVIII и начала XIX в.

В письме Петра I к царевичу Алексею Петровичу (от 14 сент. 1708 г.): «А и в Посольском приказе людей их держать не велеть, но когда учинят какое худо, и тогда их отсылать велеть к ним и требовать от них на них сатисфакции, а самим их наказывать не довлеет, понеже то противно всенародным правам, отчего государственные ссоры происходить могут».

В «Живописце» (1772 г.): «Видишь ли, что я с тобою поступаю по-христиански, как довлеет честному и доброму человеку».

Такое словоупотребление осуждалось «ревнителями» правильности и чистоты речи. Любопытно, что даже в девяностых годах ХIХ в. акад. Я. К. Грот в Академическом словаре русского языка указывал: «Употребление глагола довлеет в смысле „подобает“ ошибочно».

Впрочем, в выражении — довлеть себе (ср. самодовлеющий) сохранились следы старого значения глагола довлеть — быть довольным, достаточным.

Сравните замечание Белинского в письме к Боткину (от 4 марта 1847 г.) о таком словоупотреблении Герцена: «Он употребляет в повести семинарственно-гнусное слово ячность (эгоизм т.е.), герой его повести говорит любимой им женщине, что человек должен довлеть самому себе!!».

Таким образом, в истории русского литературного языка ХVII—XVIII вв. глагол довлеть, в сущности, распался на два разных слова.

В последней четверти ХIX в. довлеть по созвучию вступает в контаминацию, в смысловое взаимодействие со словом давление.

У Островского в пьесе «Правда — хорошо, а счастье лучше» — в письме бухгалтера Платона Зыбкина читаем: «Люди необразованные имеют о себе высокое мнение только для того, чтобы иметь высокое давление над нами бедными». Любопытно письмо В. Г. Короленко к П. Лукашевичу (от 27 июля 1890 г.): «Глаголу довлеет — Вы придаете тоже какое-то несоответствующее ему значение. У вас недуг довлеет и растет (встречается много раз). Достаточно между тем вспомнить известное изречение „довлеет дневи злоба его“ или „себе довлеющее искусство“, чтобы понять, что этот глагол значит „быть достаточным, довольствовать“. Дню достаточно его собственной заботы, искусство, довольствующееся само собой. И т.д.».

Так постепенно, исторически подготавливается образование нового глагола довлеть над кем-, — чем-нибудь в значении — тоже новом: тяготеть, господствовать над кем-,— чем-нибудь, оказывать решающее влияние, воздействие. Следовательно, нельзя признать отражающим исторический ход изменений слова довлеть заявление Ф. В. Гладкова о том, что у современных писателей это «безграмотно выхваченное слово из мертвого языка и по отдаленному созвучию безответственно пущенное в обиход». Не следует отожествлять или смешивать историческое движение слова с субъективным, личным, вкусовым восприятием изменений в его судьбе. Для меня лично (так же как и для Ф. В. Гладкова) употребление довлеть над кем — чем неприемлемо, т.е моему стилю оно чуждо. Но нельзя закрывать глаза на то, что такое словоупотребление в языке современной советской литературы распространяется все шире и большие знатоки современного русского языка не брезгуют им.

М. И. Калинин в докладе на собрании партийного актива гор. Москвы 2 октября 1940 г. говорил: «Товарищи, вероятно, немногие из вас работали на заводах в дореволюционное время... Поэтому, надо полагать, вы слабо знаете отношение к работе в старое, дореволюционное время. А, к сожалению, такое отношение еще основательно довлеет над ними». Н. Тихонов в статье «Поэзия — дело жизни поэта» писал: «Следующие за нами поэты будут, конечно, писать лучше нас, потому что над ними не будут довлеть те пережитки прошлого, поэтических школ... которые наложили след на все наше творчество».

Мне хотелось на примере изменений слова довлеть показать, какое важное значение для решения вопросов культуры речи имеет работа над стилистикой русского языка, так же как и других национальных языков народов Советского Союза. Одной из задач стилистики является широкое, основанное на подборе если не исчерпывающего, то очень значительного материала изучение и освещение всех изменений, нововведений в словарном составе современного русского языка, в его фразеологии, в его грамматических конструкциях, в способах их применения, оценка всяких отклонений от нормы, квалификация и классификация ошибок и словотворческих неудач. Оценивая новые слова и новые словоупотребления, стилистика опирается на законы народного словообразования, на свойственные данному национальному языку закономерности изменения значений слов. Известны многочисленные случаи, когда отдельные общественные деятели, писатели резко восставали против литературных словарных новообразований, считая их «неправильными», «варварскими», но затем народное употребление оправдывало, узаконяло эти «неправильности».

2. Неудивительно, что при том повышенном, горячем интересе к вопросам культуры языка, который характерен для нашего советского общества и который еще усилился после появления работ И. В. Сталина по вопросам языкознания, письмо Ф. В. Гладкова «О неправильном словоупотреблении» вызвало широкие отклики читателей. Наряду с обсуждением частных вопросов, связанных со словами — довлеть и пара1, читатели в своих письмах выдвигают важные общие вопросы культуры речи. Таковы вопросы об основах и принципах оценки неправильности или ошибочности словоупотребления, о признаках соответствия индивидуальных словообразований правилам и нормам общенародного языка. Читатели ставят вопрос о роли писателя как борца за чистоту языка, о возможности или невозможности «вычеркнуть», «исключить» то или иное выражение по индивидуальному желанию или требованию писателя как «не свойственное русскому языку». Поставлены серьезные проблемы закономерности изменений значений слов, необходимости глубокого изучения языка народа и законов народного словотворчества и необходимости борьбы с неряшливым, небрежным отношением к общенародному языку, с широким распространением провинциализмов и жаргонных выражений в разговорной речи и др. Видны напряженные искания собственных путей в разрешении всех этих вопросов. И вместе с тем за одобрением, помощью и советом эти читатели (что естественно) обращаются к писателям. Но некоторые из них с горечью и смятением указывают на явные и притом грубые ошибки в языке наших известных писателей. Эти указания иногда бывают очень едки, но справедливы. Так, у В. Ажаева одним из читателей отмечена такая фраза: империалистический хищник «окинул вожделенным взором широкое пространство, простирающееся к северу» (Лит. газета, 21 сентября 1950 г.). Читатель правильно подчеркивает этимологическую связь слов «пространство» и «простираться». «Простирающееся пространство» — почти то же, что «ограничивающая граница», «представленное представление» или «определенный предел». Выражение «вожделенный взор» лишено не только выразительности, но и прямого смысла. В высоком, ораторском стиле слово вожделенный может означать «очень желанный».

Читатель предлагает заменить «вожделенный взор» взором «вожделеющим». В этой цитате из статьи Ажаева мы видим яркие и несомненные образцы «неправильного словоупотребления».

Понятно, что часть читательских писем полна вполне конкретных жалоб, сетований, сомнений и недоумений, вызванных «неправильным употреблением» отдельных слов в произведениях писателей или широким распространением некоторых нелитературных — просторечных или областных — слов и оборотов в разговорной речи (вроде: «учиться на шофера», «кто крайний?» вместо «кто последний?» и т. п.). Некоторые их этих вопросов и жалоб касаются отрицательных речевых явлений и навыков столетней давности (например, смешение глаголов «одеть» и «надеть», осужденное и отмеченное Н. Гречем в книжке «Справочное место русского слова», 1839 г.) или пятидесятилетней давности (например, исполненное уважения и почтительности к своему «я» или к своему «чреву» употребление глагола кушать в первом лице: «я кушаю», «я кушал» или «мы кушаем», «мы кушали» и т. п. вместо «я ем», «я ел», «мы едим», признававшиеся предосудительными в разных словариках неправильностей речи еще в первом десятилетии ХХ в.). Но в некоторых письмах содержатся меткие указания и ценные стилистические наблюдения, относящиеся к новым процессам в историческом развитии русского языка. Таково, например, указание на сближение и смешение слов напротив и наоборот, когда они употребляются в функции противительных союзов. Вопрос о том, можно ли и должно ли парализовать и задержать этот процесс, — задача стилистики современного русского языка.

* * *

Содействовать подъему культуры национальной речи, следить за чистотой и правильностью словоупотребления, устранять путем непосредственного художественного воздействия или путем воспитания правильных стилистических навыков все то, что засоряет литературный язык или тормозит его развитие и усовершенствование, — долг и обязанность филолога, языковеда, но прежде всего долг и обязанность писателя.

А. М. Горький, обращаясь к писателям, говорил:

«В числе грандиозных задач создания новой, социалистической культуры пред нами поставлена и задача организации языка, очищения его от паразитивного хлама. Именно к этому сводится одна из главнейших задач нашей советской литературы. Неоспоримая ценность дореволюционной литературы в том, что, начиная с Пушкина, наши классики отобрали из речевого хаоса наиболее точные, яркие, веские слова и создали тот „великий прекрасный язык“, служить дальнейшему развитию которого Тургенев умолял Льва Толстого».

Эта мощь и сила культурного языкового наследства налагает на современных писателей и вместе с ними — на нас, филологов, особую ответственность перед советским обществом, перед советским читателем.

«...Наш читатель... — говорил А. М. Горький, — вправе требовать, чтоб писатель говорил с ним простыми словами богатейшего и гибкого языка, который создал в Европе XIX века — может быть, самую мощную литературу. И опираясь на эту литературу, читатель имеет право требовать такой четкости, такой ясности слов, фразы, которые могут быть даны только силою этого языка, ибо — покамест — только он способен создавать картины подлинной художественной правды, только он способен придать образу пластичность и почти физическую видимость, ощутимость». Советская художественная литература, cамая передовая из всех литератур мира, может и должна выполнить эти высокие требования наших читателей.