I
Узнав, что я поступаю на службу на должность литературного редактора, один мой приятель, человек довольно ядовитый, пообещал мне:
— Теперь в твою голову начнут приходить самые неожиданные мысли. Такие, до которых раньше ты бы самостоятельно нипочем не додумался...
Предсказание подтвердилось на следующий же день. Я уселся за свой редакторский стол, вооружился карандашом и приступил к чтению рукописи. И вот едва только я прочел первую фразу, как мною овладело странное и совершенно никакой логикой не продиктованное желание зачеркнуть слово «здесь» и написать вместо него — «тут».
Вероятно, если бы не предсказание моего приятеля, я бы именно так и поступил. Но, вспомнив его ехидную улыбку, я огромным усилием воли удержался от этого решительного поступка. «Что за черт! — подумал я. — Мистика какая-то!» И, отложив карандаш в сторону, углубился в самоанализ.
Поразмышляв немного, я все-таки доискался до истоков этого странного, казалось бы, совершенно необъяснимого желания. Причина была очень проста. Первая фраза рукописи, прочитанная мною, не имела, на мой взгляд, никаких изъянов. Она была безукоризненна с точки зрения грамматики, легка и красива. Она мне определенно нравилась. Но как же так? Ведь я редактор! Значит, я должен что-то вычеркивать, вписывать, править — одним словом, редактировать! Иначе зачем бы мне дали эту рукопись? Но, с другой стороны, стоит ли поправлять, если поправлять нечего? То есть как это так — нечего! Наверно, я просто не умею...
Если даже и не таковы были мысли, промелькнувшие у меня в голове, то примерно к этому сводились тогдашние мои смутные, пусть даже неосознанные, ощущения. Итак, никакой мистики... Желание «поорудовать» редакторским карандашом родилось из смятения, из неясного ощущения своей редакторской неполноценности.
До сих пор я с благодарностью вспоминаю издевательские слова моего приятеля. Нет, я не стану врать и хвастаться, что в мою голову с тех пор так-таки уж совсем перестали приходить всякие неожиданные мысли, до которых раньше, когда я еще не был редактором, мне бы самостоятельно нипочем не додуматься. И сейчас, когда я сижу над рукописью с редакторским карандашом в руке, меня частенько одолевает соблазн зачеркнуть слово «дом» и написать вместо него «здание», зачеркнуть «пруд» и написать «водоем», зачеркнуть «забор» и написать «ограда». Соблазн этот часто бывает велик, очень велик. Но я всегда сдерживаюсь. Даже в тех случаях, когда мой вариант кажется мне безусловно более удачным. «Ну и что ж, что мне больше нравится так, — успокаиваю я себя, — это не принципиально. В конце концов, можно оставить автору его скромное право называть дом домом, пруд прудом и забор забором».