Об опоре в полемике на произвольно истолкованные или не относящиеся к делу факты

6

Мы оказываемся подчас свидетелями того, что в ходе полемики автор опирается на произвольно истолкованные или вовсе не относящиеся к делу факты. Характеризуя взгляды формалистов на литературную преемственность, П. Выходцев в статье «В борьбе за развитие национальных традиций» пишет: «Опоязовцы не отрицали классическое наследие. Напротив, они много внимания уделяли изучению писателей прошлого. Но, изучая литературные явления вне их социальных связей, они и саму проблему преемственности в лучшем случае сводили к частностям поэтики и имманентному литературному ряду. Например, первый сборник „Парфенон“ (СПб., 1922), посвященный творчеству Пушкина, Гёте, Короленко, Фета и другим писателям-классикам, ничем не напоминал, что он создан в годы революции. Авторы статей (М. Гофман, А. Самойлович, С. Штрайх, А. Горнфельд, Р. Кантор и др.) словно умышленно уходили от волнующих современных проблем жизни и литературы» (сб.: Русская советская поэзия. Традиции и новаторство. 1917–1945. Л.: Наука, 1972. С. 30–31). Но этот сборник, вышедший под редакцией А. Волынского, тут совершенно ни при чем; среди его авторов нет ни одного формалиста. Неизданные письма Короленко и Фета, статья о друге Пушкина — И. Пущине, очерк М. Шагинян «У Гёте в Веймаре» — глава из ее книги «Путешествие в Веймар», резкий отзыв Горнфельда о «научной глоссолалии» Андрея Белого и пр. — вот темы статей сборника, и среди них нет ни одной, которая имела бы хоть косвенное отношение к рассматриваемому вопросу: ровно ничего ни о проблеме преемственности, ни о частностях поэтики, ни об имманентном литературном ряде.

Довольно много пишут о прототипах. И хотя нередко самое понятие «прототип» употребляется не очень разборчиво, в этой области установлены интересные факты, в частности, М. Альтманом. Вместе с тем удивляет подчас поспешность и необдуманность выводов. В работе М. Альтмана «Декабристы — прототипы литературных героев» (сб.: Освободительное движение в России. Саратов, 1971. Вып. 2. С. 61–62) есть указание, что декабрист А. Якубович является прототипом Валериана Антоновича Скворевича из «Тли» И. Панаева. Уже одно такое предположение заставляет насторожиться — ведь между ними нет решительно никакого сходства. Отмечу хотя бы, что А. Якубович был на каторге, а затем на поселении в Сибири, где и умер в 1845 году, а действие «Тли» происходит в Петербурге. М. Альтман указывает: «Прототип устанавливается полным совпадением того, что рассказывает в очерке „Тля“ о Скворевиче Панаев, с тем, что он же рассказывает в своих „Литературных воспоминаниях“ (ч. I, гл. IV) о Якубовиче». Но в том-то и дело, что в «Литературных воспоминаниях» речь идет не о декабристе Якубовиче, а о третьестепенном поэте Лукьяне Андреевиче Якубовиче (1805–1839).

Встречаемся мы и с весьма неточным определением стихотворного размера. В поэме «Кому на Руси жить хорошо», судя по учебнику под ред. Н. Кравцова (стр. 175), «преобладают белые стихи четырехстопного ямба с дактилическими окончаниями». Конечно же, не четырехстопного, а трехстопного. Однако и Ф. Журко (см. стр. 133 его книги) также утверждает, что поэма «в основном написана четырехстопным ямбом», что является элементарной ошибкой. Дальше он замечает: «В поэме преобладает дактилическая рифма в сочетании с мужской. Такое чередование дактилических и мужских окончаний наблюдается и в белых стихах поэмы (т. е. в стихах без рифмы)». Что значит «и в белых стихах», если поэма в основном написана белым, безрифменным стихом?

Вопроса о дактилических окончаниях у Тютчева касается Ф. Прийма в статье «Тютчев и фольклор» (сб.: Поэтика и стилистика русской литературы. Памяти ак. Виктора Владимировича Виноградова. Л.: Наука, 1971. С. 173). В контексте его суждений занимает известное место утверждение, что «в стихотворении „Слезы людские“ Тютчев в первый и последний раз обращается к дактилическому окончанию». Но это не соответствует действительности: не в первый (см. стихотворение «Высокого предчувствия...» — конец 1820-х годов) и не в последний («Так, в жизни есть мгновения...» — 1855).

Характеризуя поэзию П. Потемкина в книге о «Сатириконе», Л. Евстигнеева пишет, что он «окончательно разрушил каноническую четырехударную строфу» (стр. 227, 259). Но что такое «четырехударная строфа»? Может быть, четырехстрочная — или четырехстрочная, каждый стих которой при этом четырехстопный? Не более понятно следующее заявление Л. Евстигнеевой: «Не раз отмечалось, что, например, в стихотворениях Анны Ахматовой тех лет (то есть начала 1910-х годов. — И. Я.) глаголы вообще отсутствуют» (стр. 241). Трудно сказать, кого из исследователей или критиков Л. Евстигнеева имеет в виду. О тенденциях к ослаблению глагола действительно писали (например, Б. Эйхенбаум в книге об Ахматовой 1923 года), но кто бы и что бы ни писал о полном отсутствии глаголов, достаточно бегло просмотреть первые ее сборники «Вечер» и «Четки», — поскольку речь идет о той эпохе, — чтобы убедиться, что это совершенно не так1.

Количество фактов, приведенных в каждом из разделов этих заметок, можно, повторяю, значительно увеличить. Остановлюсь, пожалуй, еще только на двух-трех.

В книге М. Зубкова о русской поэме (стр. 44) отмечено, что «60–70-е годы прошлого столетия были годами расцвета исторической прозы (Лажечников, „Опричники“; А. Толстой, „Князь Серебряный“; Л. Толстой, „Война и мир“)». Обратим внимание на Лажечникова. Что же оказывается? Во-первых, не «Опричники», а «Опричник» (это еще полбеды). Во-вторых, это не роман и не повесть, а пьеса. В-третьих, она была написана еще в начале 1840-х годов; 13 апреля 1842 года Лажечников писал о ней Белинскому2. «Опричник» предназначался для «Библиотеки для чтения», но был запрещен цензурой.

Авторы заметки «Мое настоящее дело» — об Анне Николаевне Энгельгардт — И. Баренбаум и Э. Мазовецкая сообщают, что книжный магазин Черкесова «впервые в России... пустил в продажу „Капитал“ Маркса, переведенный Поляковым» (Нева. 1972. № 7. С. 218). Однако «Капитал» (его первый том) был в 1872 году издан, а не переведен Н. Поляковым. Начал его переводить революционер-народник Герман Лопатин, а завершил перевод экономист народнического направления Н. Даниельсон (Николай —он). Это общеизвестно. Укажу хотя бы свидетельство самого Даниельсона в предисловии к письмам к нему Маркса и Энгельса3 или на книгу «Литературное наследство К. Маркса и Ф. Энгельса. История публикации и изучения в СССР» (М.: Политиздат, 1969. С. 37).