Если мы товарищи...
В записных книжках И. Ильфа есть такой абзац: «Большинство наших авторов страдает наклонностью к утомительной для читателя наблюдательности. Кастрюля, на дне которой катались яйца. Ненужно и привлекает внимание к тому, что внимания не должно вызывать. Я уже жду чего-то от этой безвинной кастрюли, но ничего, конечно, не происходит. И это мешает мне читать, отвлекает меня от главного».
Деликатный Илья Арнольдович не поименовал книгу, в которой он вычитал про кастрюлю. Книга эта моя — «Наши знакомые». Насчет кастрюли Ильф мне говорил со спокойным бешенством. Вообще говорил он мне очень много неприятного, почти только неприятное. Но я почувствовал, что чем-то его мои сочинения интересуют, он в них, если можно так выразиться, вмешивался. Не потому ли столь много у нас в нашем деле «проторей и убытков», что всякое лыко считается у нас в строку и любое замечание определяется формулой — «он выступил против него!». Наоборот — за! Против — это когда заметят и промолчат! Горький, Маршак, Пиотровский, Ильф, Петров из самых дружеских соображений ничего никогда не прощали в работе.
Е. П. Петров хорошо ко мне относился. Более того, мы были дружны. И вот однажды я согрешил... Описывать грехопадение не очень интересно. Коротко говоря, я написал вариант своей пьесы специально для театра, который желал одеть героя в форму своего ведомства.
Петров позвонил мне из Москвы:
— Сейчас же запретите спектакль!
— Но...
— Один раз он был у вас учителем, сейчас он у вас машинист, а будет кем — хлебопеком? Послушайте — запретите!
— Евгений Петрович, дело в том, что театр...
— Я не Евгений Петрович сейчас. Я редактор «Литературной газеты». И если это безобразие не прекратится, мы «по вас» ударим!
— Вы? Ударите?
— Мы! Ударим! И больно!
«Безобразие» прекратить я не смог, и «Литературная газета» ударила — да как! И было очень стыдно. [Cм. об этом также в тексте 996]
Много позднее Петров рассказывал мне, как родной его брат В. П. Катаев «спуску и послабления не давал нисколечко» Ильфу и Петрову, когда они начинали писать.
— Никакие дружбы перед читателем не спасут, — со вздохом сказал он. — А если мы товарищи, то ни спуску, ни снисхождений, ни послаблений! Если мы товарищи, то я знаю, как вы можете. Значит, извольте работать во все силы, а не на жалость, что-де времени не хватило. Товарищ с товарища спрашивает, а кум куму прощает!